Посмертие

Халифа каждый день приходил домой на обед, который Би Аша подавала сразу после полуденного намаза. Афия должна была молиться вместе с нею, Халифа же умудрялся приходить, когда они уже заканчивали. Сперва Би Аша громко читала молитву, чтобы Афия слышала и повторяла слова. Во время молитвы, объяснила Аша, человек обращается напрямую к Богу и не может прерваться, чтобы поговорить с кем-то другим или что-то сделать. Поэтому она не может остановиться и объяснить ей молитву, придется Афие заучивать текст на слух, повторяя за ней. После обеда Халифа слонялся по спальне в рубашке и кикои[41], а потом растягивался подремать на тюфяке на полу. Би Аша ложилась поспать на кровати, Афия же была предоставлена самой себе. Она любила эти тихие часы в середине дня, когда, казалось, даже улицы умолкают от зноя. Она мыла кастрюли, чистила печь, мела задний двор. Потом устраивалась во дворе с грифельной дощечкой или клочком бумаги, писала или читала Коран, который купила ей Би Аша. Коран должен быть у каждого, сказала она, даже не взглянув на Халифу: тот свой давно забросил.

Крик муэдзина, сзывающего на предвечернюю молитву, служил взрослым сигналом вставать: Халифа наскоро умывался, возвращался на пару часов в контору, Би Аша хлопотала по дому, потом ходила в гости к соседкам или принимала их у себя. Однажды Халифа спросил Афию, куда бы ей хотелось пойти, с ним в контору или в гости к соседкам, и она пошла с ним. В кабинете стояли три стола, дверь вела прямо на улицу, по которой Афия с Би Ашой ходили на рынок. За тем столом, что посередине, лицом к двери сидел Баба Халифа. Справа от двери был стол Нассора Биашары, Афия увидела его впервые, хотя много о нем слышала: взрослые называли его жадным мерзавцем или нашим богатым купцом — скорее в насмешку. Она ожидала, что он окажется гораздо старше, с подлым и злым лицом.

Афию усадили за стол слева от двери, Баба Халифа нашел для нее карандаш и клочок бумаги. В контору заглядывали мужчины — по делам или просто поговорить (чаще все же обменяться сплетнями и новостями). Для большинства это был единственный способ узнать, что происходит на свете. Порой посетители говорили что-то про Афию. «Смотрю, у вас новый клерк» или «Смотрю, у вас в конторе появилась толковая работница». Афия слушала их беседы о политике и правительственных кризисах, хоть и притворялась, будто сосредоточенно пишет. Обсуждали надвигающуюся войну, жестокость шуцтруппе, о которой отзывались со смесью отвращения и восторга. Они животные, эти аскари, говорили мужчины. Афия спросила Халифу, те ли это аскари, к которым уехал сражаться Ильяс, или другие.

— Те, но другие, — ответил Халифа. — Не все они жестокие негодяи, как говорят эти люди. Некоторые служат полицейскими, клерками, санитарами или даже музыкантами в военных оркестрах. Наверняка он нам скоро напишет. Наверняка он уже кончил курс подготовки и на несколько дней приедет домой: я в этом не сомневаюсь. Увидим его и обо всем спросим.

Купец почти не заговаривал с нею. Занимался счетами, письмами, посетителями, да и разговаривать не любил. Во время общей беседы предпочитал слушать; с посетителями обычно разговаривал Баба. Садясь писать, купец надевал очки в проволочной оправе, Афия впервые увидела человека в очках. Не сознавая, что делает, она стояла и смотрела, как он работает. Наверное, ему больно, думала Афия, дужки на уши давят. Наконец Нассор Биашара поднял глаза и сдвинул очки на лоб. Потер глаза, откинулся на стуле и уставился на нее.

— На что ты смотришь? — спросил он.

Она показала пальцем на его очки, и Халифа одернул ее:

— Нельзя тыкать пальцем человеку в лицо.

— Отстань от нее, — так же резко ответил ему купец, и Афия поняла, что Нассор Биашара не любит Бабу Халифу так же сильно, как Баба не любит его.