— Я вовсе так не думаю. Думаю лишь, что получил на пять минут передышку. Мне, хочешь не хочешь, придется в лучшем случае продолжать. — Они обменялись понимающими взглядами, и минуту спустя к нему вернулось добродушное настроение. — При всем том меня не интересует, как их зовут.
— Ни какой они национальности? Американки? Француженки? Англичанки? Польки?
— Вот уж что мне решительно все равно. Меня ни в малейшей мере не заботит, какой они национальности. — И тотчас добавил: — Дай Бог, польки. Вот было бы славно!
— Куда как славно! — Этот переход ее очень развеселил. — Как видите, вас это все же заботит!
Он отдал должное ее умению подловить противника.
— Да, пожалуй. Я был бы рад полькам. «Да, — подумал он про себя. —
— Будем надеяться, что они польки. — И она поспешила вернуться к основному вопросу. — Если дочь уже вошла в возраст, мать, естественно, из него вышла. Я имею в виду возраст любви и чистых привязанностей. Скажем, девице лет двадцать — вряд ли меньше, — стало быть, матери сорок. Следственно, мать можно скинуть со счетов. Она для него слишком стара.
— Вы так полагаете? — заинтересовался Стрезер, но, подумав, стал возражать: — Вы полагаете, кто-то может быть для него слишком стар? Иной и в восемьдесят все еще молод. Хотя, — продолжал он, — кто сказал, что девице двадцать? А если ей всего десять, но она так прелестна, что составляет для Чэда львиную долю притягательности этого знакомства. Или ей только пять, а матери не больше двадцати пяти — очаровательная молодая вдова.
Мисс Гостри отдала дань этой гипотезе:
— Так она вдова?
—
Воображение мисс Гостри мгновенно воспарило:
— Может быть, она вовсе и не вдова?
Стрезер, по всей очевидности, отнесся к такой возможности сдержанно. Тем не менее ее не отверг:
— Да, это объясняет, почему его привязанность к ней — коль скоро она существует — остается чистой.
— Но почему все-таки? — Мисс Гостри смотрела на него таким взглядом, словно не слышала его. — Да эта женщина свободна, и никто не ставит им никаких условий?
«Наивный вопрос», — подумал Стрезер.
— О, я, пожалуй, не совсем в том смысле употребил слово «чистая», — пояснил он. — Вы хотите сказать, что такая привязанность бывает чистой — во всех смыслах, достойных этого слова, — только если женщина не свободна. Ну а для нее какой она будет? — спросил он.
— Это уже другой вопрос. — И, не услышав ничего в ответ, продолжала: — Пожалуй, вы правы. Во всяком случае, в том, что касается замысла мистера Ньюсема. Он, не сомневаюсь, все это время испытывал вас и держал в курсе своих приятельниц.
Стрезера, однако, вела уже другая мысль:
— Куда же подевалась его прямота?
— Ну, она, как говорится, борется, напрягается, утверждает себя как может. В наших силах поддержать ее в нем. Помочь ему. Только он уже и так пришел к выводу, — сказала мисс Гостри, — что вы годитесь.
— Гожусь? Для чего?
— Не для чего, а для кого. Для ces dames.
[39]Он присмотрелся к вам, изучил вас, полюбил и решил, что
Он заставил себя кротко выслушать ее любезности, а затем, повернувшись, отошел. В ее комнате глаз привлекало обилие прелестных вещиц, и это всегда его выручало. Но, полюбовавшись двумя-тремя безделушками, он почему-то заговорил о том, что вряд ли имело к ним отношение:
— А вы не верите в это.
— Во что?
— В такой характер их отношений. В то, что они невинные.
Она стала обороняться:
— Разве я говорю, будто что-нибудь знаю? Все возможно. Поживем — увидим.
— Увидим? — повторил он, тяжело вздохнув. — Мы и так уже достаточно видели.
— Только не я, — улыбнулась мисс Гостри.
— Вы полагаете, Билхем солгал?
— Вам надо это выяснить.
— Как? Еще что-то выяснить? — Он побелел и в отчаянии опустился на диван.
Но она оставила последнее слово за собой.
— Разве вы не для того приехали, — сказала она, стоя над ним, — чтобы все до конца выяснить?
Часть 5
X