Читаем Послы полностью

От звука этих имен Стрезера чуть было не бросило в краску: первым он не смог бы их назвать, как не смог бы указать причину такой щепетильности. Мэмми произнесла их с легкостью, о какой он не мог бы и мечтать, хотя это, пожалуй, стоило ей больших усилий, чем ему когда-либо приходилось затрачивать. Она упомянула обеих дам как друзей Чэда — друзей исключительных, известных, желанных, завидных, и, словно между прочим, сумела вставить, что, сколько о них ни слышала, правда, не сказав, от кого и где — штрих для нее весьма характерный, — они превзошли все ее ожидания. Она возносила их до небес, как было принято в Вулете, и принятое в Вулете вновь пришлось Стрезеру по душе. Никогда еще подлинная сущность этого обычая не получала у него столь высокой оценки, как тогда, когда он слушал из уст своей восторженной собеседницы, что обаяние старшей дамы из особняка на рю де Бельшас выше всяких слов, — а младшая — просто идеал, чудо из чудес.

— Вот в ком ничего не нужно менять — она само совершенство. Чуть тронь, и только испортишь. В ней нельзя трогать и волоска, — сказала она о Жанне.

— Да, но здесь, в Париже, — возразил Стрезер, — в жизни маленьких барышень случаются перемены. — И, шутки ради, пользуясь случаем, добавил: — Разве вы это на себе не почувствовали?

— Случаются перемены? Но я не маленькая, я — большая, бравая девица, кровь с молоком. Мне все нипочем, — рассмеялась она. — Пусть случаются.

Стрезер выдержал паузу, соображая, не сказать ли ей, насколько она оказалась милее, чем он предполагал: такой комплимент был бы ей, вероятно, приятен — выдержал паузу, в итоге которой пришел к заключению, что Мэмми и сама уже догадалась об этом, и коснулся другого предмета:

— Мадемуазель де Вионе выходит замуж. Вы, верно, об этом слышали? — спросил он, и не успел задать вопрос, как осознал: она связывает его со своей последней репликой.

Так-так, подумалось ему, надо быть начеку!

— Конечно же. Там был ее жених — месье де Монброн, и мадам де Вионе нам его представила.

— Приятный молодой человек?

Мэмми не преминула блеснуть, пустив в ход лучшие свои светские манеры:

— Каждый молодой человек приятен, когда влюблен.

Стрезера это рассмешило.

— И месье де Монброн… уже… влюбился… в вас?

— В меня? С какой стати? Куда лучше — он влюблен в нее, в чем, слава небу, я мгновенно убедилась. Он просто без ума от нее, и, право, было бы обидно, будь это иначе. Она такая прелесть.

Стрезер замялся.

— И тоже без ума от него?

Мэмми улыбнулась, и ее улыбка поразила Стрезера, так же как поразил ее ответ.

— Она сама еще не знает.

Стрезер снова, не сдержавшись, рассмеялся.

— Зато вы знаете?

Она приняла брошенный ей мяч.

— Разумеется. Я все знаю.

И, глядя на эту девушку, сидящую тут и потирающую свои ухоженные ручки с таким видом, будто все обстоит превосходно — только локти, пожалуй, она развела чересчур далеко, — Стрезер вдруг подумал, что все остальные в своих личных делах кажутся по сравнению с ней глупцами.

— Знаете, что бедняжка Жанна не знает, что с ней?

Это было почти равнозначно тому, что сказать: Жанна влюблена в Чэда, и вполне выражало желание Стрезера утвердиться в мысли, что Жанна отвечала чему-то большому и вольному в душе этой тоненькой девушки, сидящей сейчас перед ним. Конечно, годам к тридцати она располнеет, даже чересчур располнеет, но навсегда останется такой, какой показала себя сейчас, в эту нелегкую минуту — непредвзятой, доброй, нежной.

— Если нам еще доведется встретиться, — а я надеюсь, так оно и будет, — думается, я понравлюсь ей (кажется, уже понравилась) и она разговорится со мной.

— И вы скажете?

— Скажу. Скажу, что с ней — ей слишком хочется быть самой примерной. А быть примерной, в ее понимании, означает повиноваться и ублаготворять.

— Свою маменьку, вы хотите сказать?

— В первую очередь свою маменьку.

Стрезер замялся:

— А затем?

— «Затем» — мистера Ньюсема.

Он оценил ее мужество и благородство: она не напускала туману.

— И только в последнюю очередь месье де Монброна?

— Только в последнюю, — добродушно подтвердила она.

— Так что в итоге все будут удовлетворены? — поразмыслив, спросил он.

Мэмми — это нечасто с ней бывало — заколебалась, но лишь на мгновение, и то скорее всего потому, что искала самый прямой ответ, избегая недомолвок между ними.

— По-моему, я могу говорить только за себя. Я — да, вполне.

Этим многое было сказано: она изъявляла готовность помогать ему, раскрывала свои карты, позволяя использовать в собственных целях, к которым, говоря по чести и совести, не имела никакого отношения. Этим было все сказано, и ему оставалось лишь, следуя ее примеру, принять этот удар, выразив искреннее восхищение. Восхищение это граничило с обвинением, но ничто иное не могло бы показать, как полно он ее понимает. Он протянул ей, прощаясь, руку со словами: «Чудно, чудно, чудно!» — и удалился, оставив ее, во всем ее блеске, дожидаться Крошки Билхема.

<p>Часть 10</p><p>XXV</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги