— О да! Упрощает, — согласился он. — И отмечает новую ступень в его отношениях. Это его ответ на действия миссис Ньюсем. И стало быть, так вот, как вы любите говорить, обстоят дела.
— Вы хотите сказать — хуже некуда.
— Хуже некуда.
— И Чэд хочет, чтобы об этом худшем знала Сара?
— Что ему Сара?
У мисс Гостри взметнулись брови.
— Вы имеете в виду, она уже высказалась?
Стрезер вновь зашагал по комнате; он и прежде — до нынешнего разговора — снова и снова перебирал в мыслях подробности, стараясь додумать все до конца, но с каждым разом этот путь только удлинялся.
— Он хотел, чтобы она, его милый друг, убедилась: все прекрасно. То есть убедилась в мере его привязанности. Ей требовалось подтверждение, и он придумал такое. Вот и все.
— Уступка ревности?
Стрезер остановился на полушаге.
— Да, назовем это так. Темной страстью. От этого моя проблема лишь углубится.
— Разумеется, темной страстью. И я полностью с вами согласна: проблемы мелкие нам ни к чему. Но давайте кое-что проясним. Мог ли он в разгар подобных треволнений, или сразу вслед за ними, питать серьезные чувства к Жанне? Я имею в виду чувства, которые питает к девушке свободный молодой человек.
С этим Стрезер справился.
— Думается, ему приходило на мысль, что было бы весьма недурно, если бы он мог. Много лучше.
— Лучше, чем быть связанным с Мари?
— Да… чем чувство неловкости, порождаемое привязанностью к женщине, на которой нет малейшей надежды — разве только ценою крушения — жениться. И винить его тут нельзя, — заявил Стрезер. — Да, несомненно, так было бы лучше. Даже когда все хорошо, по большей части всегда находится что-то возможно лучшее или то, что, нам кажется, могло бы быть лучше. Но для него это все равно было бы нереальным. Он не мог увлечься Жанной. Он связан с Мари. У них слишком необыкновенные отношения, и они зашли уже слишком далеко. В этом и причина, а его успешное содействие устройству Жанны лишь подтверждает мадам де Вионе, решительно и окончательно, что он перестал колебаться. Впрочем, — добавил он, — не сомневаюсь, что Сара даже не успела на него насесть.
Его собеседница призадумалась:
— И у него не возникает желания — ради собственного удовлетворения — объяснить ей мотивы своего поведения.
— Разумеется, нет. Он предоставит это мне. Он все предоставит мне. Я, что называется, предчувствую, — нехотя продолжал он, — что вся эта история падет на мои плечи. Да-да, во всех ее переплетениях и подробностях. Из меня выжмут все. — Стрезер мысленно обозрел, что ему предстоит. Затем подвел итог: — До последней капли крови!
— Ах, пожалуйста, — шутливо запротестовала она, — оставьте хоть капельку на мою долю. Мне она очень понадобится! — Однако не стала объяснять зачем и в следующее мгновение заговорила о другом: — Скажите, увещевая Чэда, миссис Покок полагается на свое обаяние?
— Возможно.
— А оно не действует?
Стрезер предпочел выразить ту же мысль иначе:
— Она пытается сыграть на струне «любовь к родному дому» — кстати, лучшее, что может сделать.
— Лучшее для мадам де Вионе?
— Нет, для родного дома. Родного. Настоящего.
— Настоящего, если он не рождает отклика в душе?
Стрезер помолчал.
— Тут загвоздка в Джиме, — сказал он после паузы. — Родной дом — это Джим.
— Ах нет, — возразила она. — Без сомнения, не он, а миссис Ньюсем.
Стрезер постарался свести концы с концами:
— Дом, куда миссис Ньюсем зовет Чэда, — это дом бизнеса. А у его дверей стоит Джим, широко расставив ноги, и Джим, откровенно говоря, чрезвычайно грозная сила.
— И вы, бедняжка, — мисс Гостри устремила на него взор, — собираетесь провести с ним вечер!
— О,
Мисс Гостри не без удовольствия это выслушала.
— Вы хотите сказать, не знает, какой он дурной человек?
Стрезер решительно качнул головой.
— Не в полной мере.
Она замялась.
— А миссис Ньюсем? Неужели и она?..
Он повторил тот же жест.
— Вряд ли… насколько могу судить.
Мария силилась это одолеть.
— Неужели так-таки совсем, совсем не знает?
— Совершенно. Напротив, она очень высоко его ставит. — И тут же, как бы поддерживая такую оценку, добавил: — Он ведь и хороший человек — по-своему. Все зависит от того, что вам от него нужно.
Но мисс Гостри не признавала такого отношения — оно ей претило, мистер Джим не нужен был ей и даром.
— По мне, так уж лучше, — резко заявила она, — чтобы ваш Джим был откровенной дрянью. И еще лучше, — произнесла она даже резче, — чтобы миссис Ньюсем знала ему настоящую цену.
Стрезеру, хотел он того или нет, пришлось это проглотить; однако он решил внести уточнение:
— Сказать вам, кто на самом деле его знает?
— Мистер Уэймарш? Вот уж нет.
— Разумеется, нет. Право, я не так уж часто думаю о мистере Уэймарше; если угодно, в последнее время и вовсе не думаю. — И затем, после многозначительной паузы назвал, кого имел в виду: — Мэмми.
— Собственная его сестра? — Мисс Гостри, как ни странно, была разочарована. — А какая нам от этого польза?
— Скорее всего, никакой. Но вот так, как всегда, обстоят дела.
XXIV