— Что, мисс Гостри вернулась?
Но Стрезер будто не слышал вопроса.
— Речь не о том, — уточнил он, — что твоя матушка физически больна. Напротив, этой весной она, насколько могу судить, чувствует себя даже лучшего обычного. Но она встревожена, она обеспокоена, и беспокойство ее в последние дни, видимо, достигло предела. Мы исчерпали ее терпение — мы оба.
— Только не вы! — великодушно запротестовал Чэд.
— Увы, именно я! — Голос Стрезера звучал мягко и грустно, но решительно. Его взгляд устремился куда-то вдаль поверх головы собеседника. — В особенности я.
— В таком случае тем более надо ехать. Marchons, marchons! [78]— весело возразил гость. Хозяин, однако, на это никак не откликнулся, и молодой человек вновь задал оставшийся без ответа вопрос: — Что, мисс Гостри вернулась?
— Да, два дня назад.
— Вы ее уже видели?
— Нет. Я собираюсь к ней сегодня. — Однако задерживаться на этой теме Стрезер не стал. — Твоя матушка предъявила мне ультиматум. Если я не могу тебя привезти, велено оставить тебя здесь. И в любом случае мне приехать самому.
— Но сейчас как раз вы можете меня привезти, — успокоил его сидевший на диване Чэд.
— Кажется, я отказываюсь тебя понимать, — ответил, помешкав, Стрезер. — Тогда зачем всего месяц с небольшим назад ты так добивался, чтобы я выслушал мадам де Вионе, выступившую в роли твоего адвоката.
— Зачем? — переспросил, будто бы задумавшись, Чэд, хотя ответ явно был у него на кончике языка. — Да затем, что знал, как хорошо она ее исполнит. Это был способ вас успокоить, да и вам тем самым мы принесли только пользу. К тому же, — пояснил он, — я и вправду хотел, чтобы вы поближе узнали ее и составили о ней собственное мнение — и вот видите, сколько вы обрели.
— Не спорю, — сказал Стрезер. — Только то, как она говорила о тебе и твоих делах — в той мере, в какой я это допускал, лишь показало мне, что она хочет тебя удержать. Если ты не придаешь этому никакого значения, то, извини, не могу понять, зачем тебе понадобилось, чтобы я ее выслушал.
— Напротив, дорогой мой сэр! — воскликнул Чэд. — Я придаю этому огромное значение! Неужели вы сомневаетесь?
— Некоторым образом. Сомневаюсь, поскольку ты сейчас явился ко мне с тем, чтобы подать сигнал к отправлению.
Чэд с недоумением уставился на него, потом рассмеялся.
— Разве сигнал к отправлению не то, чего вы от меня только и ждете?
Стрезер хотел было ответить прямым ударом, но предпочел обходный маневр.
— Если я весь этот месяц чего-то и ждал, так прежде всего такой вот депеши.
— Вы хотите сказать — все время боялись ее получить.
— Я выполнял свою миссию, как считал нужным. И, думается, твое сегодняшнее заявление, — продолжал он, — вызвано не только тем, как ты понимаешь, чего я жду от тебя. Иначе ты вряд ли стал бы сводить меня… — И он, сдержав себя, замолчал.
— Ее нежелание отпустить меня, — запротестовал Чэд, — тут ни при чем! Просто она боится… боится, что там сумеют меня заарканить. Только страхи ее напрасны.
Его собеседник вновь остановил на нем изучающий взгляд.
— Она тебе наскучила?
В ответ на это Чэд, качнув головой, посмотрел на Стрезера с непонятной медленной улыбкой, с какой ни разу на него не смотрел.
— Ничуть. Никогда.
Его улыбка ошеломила Стрезера: она произвела на него такое глубокое, такое отрадное впечатление, что в первый момент он только ее перед собой и видел.
— Никогда?
— Никогда! — с готовностью твердо повторил Чэд.
И тут наш друг решился еще на один шаг.
— Значит, ты не боишься?
— Не боюсь ехать?
Стрезер вновь сдержал себя.
— Не боишься остаться.
Молодой человек взглянул на него с крайним удивлением.
— Как? Теперь вы хотите, чтобы я «остался».
— Если отсюда немедленно не отбуду я, сюда немедленно двинутся Пококи. Вот что я имел в виду под ультиматумом твоей матушки, — пояснил Стрезер.
Чэд еще больше удивился, однако нисколько не испугался.
— Так к коренному она пристегивает Сару и Джима?
— И, можешь быть уверен, еще и Мэмми, — тут же подхватил метафору Стрезер. — Вот кого она пристегивает.
Чэд мгновенно уловил суть дела.
— Мэмми? Чтобы меня соблазнить? — И он расхохотался.
— О, Мэмми очень привлекательна.
— Вы мне это уже говорили. Право, я буду рад на нее поглядеть.
Было что-то веселое и легкое, сверх того, что-то неосознанное в том, как он это сказал, и Стрезер в который раз уже почувствовал все преимущества такого его взгляда и всю прелесть его положения.
— Погляди, погляди. Кстати, учти, — продолжал Стрезер, — что, допуская свою сестрицу до себя, ты оказываешь ей истинное благодеяние. Даришь два месяца в Париже, где она, если не ошибаюсь, не была с того времени, как вышла замуж, и который ей, без сомнения, нужен только как повод сюда приехать.
Чэд внимательно слушал, но выказал собственное знание света.
— Этот повод существовал у нее все эти годы, только она ни разу им не воспользовалась.
— Ты имеешь в виду
— Разумеется — одинокого изгнанника. А вы кого имеете в виду?
— Себя. Для нее тут повод — я. Вернее — что, впрочем, сводится к тому же — для твоей матушки.