Назавтра рано утром ему, однако, пришлось ответить на этот вопрос несколько более сообразно фактам. То, что его так взволновало, продолжало волновать его весь вечер, первые часы которого, сразу после ужина, он, уйдя к себе, посвятил сочинению пространного письма. Ради этого он, расставаясь с Уэймаршем и предоставляя его самому себе, крайне упростил выработанный ими для этого случая обряд; но в итоге, так и не закончив письма, вновь сошел вниз и отправился бродить по ночному Парижу, не осведомившись о друге. Бродил он долго, не разбирая улиц, возвратился, когда часы уже пробили час пополуночи, и поднялся в номер при свете огарка, оставленного ему на полочке у швейцарской. Закрыв за собою дверь, Стрезер собрал разбросанные листы со своим незаконченным сочинением и, не перечитав, разорвал на мелкие клочки. Затем он заснул — словно благодаря этой жертве — сном праведника и проспал до куда более позднего, чем было в его обычае, часа. А поэтому, когда между девятью и десятью в дверь постучали набалдашником трости, еще не успел принять надлежащий вид. Однако жизнерадостный бас Чэда Ньюсема достаточно быстро и положительно решил вопрос, принимать ли ему посетителя. Голубая депеша, полученная вчера, тем более ценная, что счастливо избежала преждевременного уничтожения, находилась теперь, разглаженная и охраняемая от ветра тяжестью лежащих на ней часов, на подоконнике распахнутого окна. Осмотревшись со свойственным ему беспечным, но критическим видом, каким щеголял повсюду, куда бы он ни приходил, Чэд немедленно выхватил злополучную депешу взглядом, который не постеснялся на ней задержать. После чего перевел глаза на хозяина:
— Пришла наконец?
Стрезер, прилаживавший галстук-бабочку, ответил не сразу:
— Так ты в курсе?.. Ты тоже получил?
— Нет, мне ничего не было. Я исхожу только из того, что вижу. Вижу эту штуку и догадываюсь. Впрочем, — добавил он, — она пришла как нельзя кстати. Я для того и явился чуть свет — хотел еще вчера, да не успел, — чтобы забрать вас.
— Забрать? Куда? — Стрезер вновь повернулся лицом к зеркалу.
— Домой наконец, — как я обещал. Я готов — собственно, уже месяц как готов. Только ждал вас — и правильно делал. Но теперь вы созрели, вам уже ничто не грозит — я вижу это собственными глазами: вы получили здесь заряд, какой нужно. Вон какой у вас сегодня бравый вид — молодец молодцом.
Стрезер, заканчивая свой туалет перед зеркалом, не преминул допросить этого немого свидетеля по поводу столь лестного мнения. Неужели он и вправду выглядит молодцом? Возможно, острый глаз Чэда что-то такое в нем подметил, но сам он порою часами чувствовал себя совершенно раздавленным. Тем не менее подобное суждение в конечном счете лишь поддерживало решимость, непроизвольно подтверждая его мудрость. Очевидно, он держался с большей уверенностью — коль скоро она в нем светилась, — чем сам предполагал. Правда, уверенности этой сильно поубавилось, как только он повернулся к гостю лицом — хотя удар, разумеется, был бы еще сильнее, если бы Чэд не владел, всечасно и неизменно, тайной личного обаяния. Он стоял перед Стрезером, омытый утренней свежестью, — сильный и стройный, веселый и легкий, благоухающий и таинственный, пышущий здоровьем, с румянцем на щеках, с элегантной проседью в густой шевелюре, с подобающими любому случаю словами, всегда готовыми слететь с его ярко-алых благодаря ровной смуглости лица губ. Никогда еще он не казался нашему другу столь полным воплощением успеха, словно сейчас, решив капитулировать, собрал воедино все свои достоинства. Вот таким, ярким и своеобычным, он должен был предстать перед Вулетом. Стрезер вновь внимательно на него посмотрел — он всегда внимательно на него смотрел, каждый раз чего-то в нем не улавливая, хотя даже и так его образ рисовался словно в каком-то тумане.
— Телеграмма от вашей матушки, — сказал Стрезер.
— Вот так-так, дорогой мой сэр! Надеюсь, она здорова.
Стрезер замялся.
— Нет, не совсем — должен тебя огорчить.
— Ах, — вздохнул Чэд, — я будто чувствовал. Тем больше оснований ехать немедленно.
И хотя Стрезер уже было потянулся за шляпой, перчатками и тростью, Чэд опустился на диван, словно давая хозяину понять, что именно здесь желает изложить свою точку зрения. Не переставая оглядывать номер, он, очевидно, прикидывал, как быстро удастся запаковать принадлежащие Стрезеру вещи. Пожалуй, он даже был не прочь намекнуть, что готов прислать ему в помощь своего слугу.
— Что ты имеешь в виду под «немедленно»? — осведомился Стрезер.
— Ближайший рейс на будущей неделе. В это время года все дается еще легко, и билеты мы купим без хлопот.
В ответ Стрезер протянул ему телеграмму, которую, после того как надел часы, держал в руке, но Чэд подчеркнуто театральным жестом ее отстранил.
— Нет-нет, благодарю. Переписка между вами и моей матушкой — ваше сугубо личное дело. Я и так согласен с тем, что там стоит, — что бы там ни стояло.
Стрезеру ничего не оставалось, как, сложив депешу, положить ее в карман. Глаза собеседников встретились, и, не дав нашему другу заговорить, Чэд перескочил на другую тему: