Последний знак

Отложив телефон, Ким протянула руку, накрыла сжатую в кулак ладонь Тайлера и держала ее до тех пор, пока они не подъехали к госпиталю.

Все молчали. Что бы они сейчас ни сказали, все было бы ложью.

«Все будет хорошо» – никто не знает, что будет.

«Оливер крепкий, он справится» – был крепким, но он уже давно болен.

Сказать, что когда-нибудь все наладится? Но, по сути, важно лишь сегодня. Эфемерное «когда-нибудь» может так и не настать.

Медсестра с ресепшена позвонила доктору Мартинесу, и уже через минуту он был на месте.

– Мистер Блант, мы можем поговорить в моем кабинете, если вам будет удобно? – врач предполагал, что Тайлер не захочет говорить при свидетелях.

– Скажите, что случилось, я больше не могу ждать, – Тайлер злился, но злился не на доктора, а на собственное бессилие перед лицом болезни отца.

– Сегодня в четыре часа утра у Оливера снова был приступ, сейчас он в реанимации. Врачи борются за его жизнь.

– Какие прогнозы? – собственный голос эхом раздавался в голове Тайлера.

– Никаких прогнозов, мистер Блант. Состояние вашего отца оценивается как тяжелое. Мы уже дважды за это утро запускали его сердце.

– Я могу его увидеть? – попросил Тайлер.

– Сейчас нет. Я сообщу, как только это будет… – доктор не успел договорить, как сработал сигнал тревоги.

– Код синий. Палата 322, – донеслось из коридора.

– Прошу прощения, я должен идти, – доктор поторопился на вызов.

Тайлер рухнул на диван, стоящий возле ресепшена, и взялся за голову, – будто если он как следует сосредоточится, то сможет что-то исправить.

Сигнал тревоги поступил из палаты его отца. Он знал это так же хорошо, как и то, что не может ему помочь. Если бы он бросился вслед за доктором, только помешал бы ему спасать отца.

Лучшее, что он мог сейчас сделать, – это набраться терпения и ждать. Кими и Логан опустились на диван рядом с ним и обняли его за плечи с двух сторон. Глаза Тайлера предательски защипало, но его совершенно не волновало, ни как он выглядит, ни что подумают другие.

Никто из них не обмолвился ни словом, пока доктор Мартинес вновь не показался в коридоре. Лицо его стало еще серее, чем в прошлый раз, а взгляд преисполнился сочувствием.

– Мы не смогли ничего сделать. Соболезную, – доктору и раньше приходилось терять больных, но самым тяжелым испытанием всегда оставалось общение с родными умерших. В их глазах боль смешивалась с надеждой, они как побитые собаки смотрели на него так, будто он в силах все исправить, отмотать назад, передумать, сотворить чудо. Именно этот взгляд делал потерю каждого пациента такой мучительно-болезненной. – Вы можете попрощаться с отцом.

Тайлер не смог ничего ответить, лишь кивнул и поднялся с дивана, чтобы пройти за доктором. Он будто оказался в вакууме, окружающие звуки почти не доходили до него. Тай видел, как шевелятся губы доктора, но не мог разобрать ни слова.

Когда они дошли до палаты Оливера, доктор Мартинес открыл дверь и впустил Тайлера внутрь, а сам остался снаружи. Сквозь матовое стекло на двери Логан и Ким вместе с доктором наблюдали за другом – они были рядом, чтобы в нужный момент прийти на помощь. В каре-зеленых лучистых глазах Кими блеснули слезы, Логан притянул ее за плечо, и она дала волю рыданиям. За время их дружбы с Тайлером Кимберли привязалась к Оливеру, как к родному. Они так много времени проводили вместе, что теперь ей хотелось бы, чтобы он забрал вместе с собой все время, что останется после него. Без него.

Тай остановился на пороге, не решаясь пройти дальше. Он все еще не верил в происходящее. Ему казалось, что, если он не отпустит отца, не попрощается, тот останется. Поэтому Тайлеру так сильно хотелось оттянуть этот момент. Он хорошо знал, как жить без матери, но как жить без отца – он не представлял. В физическом смысле Тай давно перестал зависеть от него, в последние годы скорее Оливер зависел от сына. Но их потребность друг в друге была совершенно иной: оставшись вместе, они сплотились настолько, что казалось, будто у них одна душа на двоих. Возможно ли вообще пережить потерю души?

Тайлер сделал шаг вперед и снова помедлил.

Оливер будто спал. Тайлер давно не видел его лицо таким умиротворенным и светлым, словно ему снились прекрасные сны. Даже морщины, казалось, слегка разгладились, остались лишь гусиные лапки в уголках глаз, напоминающие о веселом нраве Оливера.

– Пап, прости меня, – слезы крупными каплями срывались с глаз Тайлера.

Он опустился на колени рядом с больничной койкой отца. Взял его еще не остывшую ладонь в свою и приник к ней лбом.

– Прости, пап. Я должен был чаще быть рядом. Я должен был всегда быть рядом с тобой. Я так много не успел тебе сказать. Я так люблю тебя, пап. Я так благодарен тебе за все, что ты для меня сделал, и я так не хочу отпускать тебя. Не могу, пап. Ты нужен мне, я не умею жить без тебя. А учиться у меня нет сил, – слабый голос Тайлера смешивался с рыданиями.

Он все говорил и говорил, пока горе не вымотало его настолько, что он так и уснул, сидя на коленях и сжимая остывающую руку отца.

Тайлер не помнил, как покинул больницу, не помнил, как оказался дома.