Последний завет

Принципиальная невозможность этого обязывает общество относиться к требованию запрета цензуры в определённой мере снисходительно. Спорить здесь нужно, видимо, лишь из-за того, как бы снисходительное не очень возобладало. Чему сегодня достаточно примеров, кроме уже приведённого выше – с пресс-центрами. Само собой, и обществу, и власти тут не обойтись без повышения грамотности и культуры по части осмысливания существа запретов и запретительства. Пока их просто нет. И порой их, запретов, желают, может быть, больше, чем следует. – Как воспринимать благословения церковных иерархов на издания книг и периодики богословского содержания? на проектирование и закладку храмов? на возведение монастырей, часовен и приютов? Цензура это или что другое? А прикрытие правительством ответственных за чудовищные политические репрессии? Цензурные «установления» и барьеры в своих областях частично вынуждены использовать даже разного рода конкурсные комитеты, жюри. Без них не обойтись при принятии важных для общества административных решений; в обучении и воспитании и т. д. В конце концов ограничения, в совокупности образующие стержень любого закона илиэтической нормы, также есть не что иное как та же цензура… – Элементов запретительства и поводов к нему очень много в самых разных по значению действиях общественных и властных образований, должностных и частных лиц…

Ввиду того, что в большинстве случаев использование запретов нельзя представить лишённым определённого житейского расчёта или «смысла» (на сей раз в обоих этих словах, не смущаясь, можно усматривать целесообразность и принимать её!), а их не скованные законами пресечения постоянно как бы «ускользают» от неких ожидаемых, но вызванных тем же самым расчётом наказаний, надо бы, кажется, полояльнее воспринимать и дискуссионные истолкования в необъятной сфере цензуры. Совершенно, думается, напрасно организаторы диспутов часто предлагают название темы «цензура необходима обществу» непременно с вопросительным знаком. Уклончивостью тут будто бы делается приглашение к спору без каких-то ограничений для участников, – приглашение к «свободе слова»; а на самом деле за нею видится лишь дремучее отсутствие грамотности или точнее: знаний – о существенном в запретах, в запретительстве и в запретах на них. Причём организаторы всякий раз, демонстрируя невежество собственное, добиваются ещё и его прикрытия за счёт диспутантов, – тем предположением, что в невежестве обязательно должна пребывать и публика. – Таково лукавство, исходящее здесь от одного только вопросительного знака.

Закономерно, что при «подготовке» обсуждений в таком блудообразном ключе ни о каком плодотворном их результате не может быть и речи. И спор становится ни для кого не интересным. Поскольку собственно результата он никакого не предполагает. Ради убогих правил тут порой выбрасывается даже то ценное, что наверняка могло бы служить если и не на пользу делу, то хотя бы для украшения «игры». В качестве примера, когда самоцелью было «просто поговорить», сошлёмся на передачу «Культурная революция», проходившую по телеканалу «Культура».¹¹²

Хотя в пояснениях ведущего тема обозначалась там не под уклончивым знаком вопроса, общее понимание существа и смысла цензуры осталось для участников шоу «традиционным». У главных оппонентов – театрального режиссёра Волчек и журналиста Минкина – мнения сразу же устремились на взаимное исключение: «против» – «за». Первая сначала выразила к предмету отношение отрицательное в целом («я никогда не скажу, что цензура нужна!»), но при этом уточнила, что имеет его в виду только лишь как явление, которое раньше «толковалось очень расширительно», а также – что необходима самоцензура; второй тоже убеждён в недопустимости цензуры, по его словам, – политической, хотя вместе с тем утверждал, что для общества очень нужна сегодня так называемая моральная цензура, – это когда овладевают умением себя постоянно сдерживать, не выражать словами или внешним поведением ничего «лишнего»; – причём журналист настаивал даже на том, чтобы эта последняя вводилась немедленно. – Как видим, формулировки индивидуальных позиций – не оппонирующие: у обоих «против» и «за», как суждения, одинаковы. – И что же? Разговор, хотя и был жарким, но он не выявил необходимости продолжать его. Другими словами, пришли к тому, от чего шли и что уже давно имеет место в неполноте и в зыбкости положений действующего российского законодательства. Да ещё в несовершенных воззрениях участников спора.

Впрочем, иначе и быть не могло.

Тема звучала бы совершенно иначе, если бы рассуждали о сути. Можно без ошибки сделать вывод: у Волчек точка зрения «выношена» с учётом прошлой «беды», а также с учётом того, что цензура в жандармированной оболочке может исходить исключительно от власти и ниоткуда больше. У Минкина своя оплошность; – из его требования проглядывало отчаяние перед «плодами», которые общество получает как не наученное разумно пользоваться свободой.