Последний выбор

Мы уже третьи сутки идём неспешным зигзагом. Первый, самый ближний маяк, оказался недоступен — только мы вышли с Дороги, как взвыл дурниной детектор радиации. Стрелка прибора с отчётливым стуком врезалась в ограничитель шкалы. Мы тут же ушли обратно. Зависнув в туманном пузыре, просмотрели кадры с видеорегистратора — да, за время стоянки мы успели прилично дооборудовать творение древних инженеров несколькими полезными новинками современных технологий. Теперь у нас есть РЛС, дальномер и оптический высотометр, электронные бинокли и всё такое. Видеосъёмка тоже есть — не всё успеешь разглядеть глазами. Зернистая чёрно-белая картинка показала, что давно волнующий меня вопрос: «А переживет ли моя башня, к примеру, ядерный удар?» — имеет ответ. И ответ этот: «Да, но…».

Здешний маяк выстоял — крылья «подковы» исчезли, но основная башня с куполом так и торчит. Но толку от этого чуть — высаживаться в эпицентре недавнего взрыва не только самоубийственно, но и незачем — привод-поплавок сорвало. Он валяется измятой вскрытой банкой на дне высохшего залива, из берега которого торчит бессмысленная гнутая штанга силовой фермы. Что бы там ни осталось внутри, оно точно не работает. Возможно, там уцелел кристалл или даже оба, но мы поджаримся раньше, чем откроем дверь. Это если её вообще теперь можно открыть. Пометили точку надписью «вернуться лет через сто с дозиметром» и теперь летим к следующему.

Удивительно быстро самые необычные обстоятельства становятся рутиной. На древнем дирижабле над чужими мирами? Просто смена вахт. Немного завидую Василисе, которая, в силу юного возраста, переполнена впечатлениями так, что первые пару дней спала урывками, прибегала в рубку на каждый зигзаг, жадно смотрела на новый открывшийся срез, ожидая… не знаю чего. В этом возрасте ждут чудес. Но чудес не было, и сон у юного поколения бортмехаников постепенно наладился.

Если постоянно идти на большой высоте средним ходом, то с земли дирижабль кажется смутной бесшумной тенью. Так что если где-то и сохранилась жизнь, то ей до нас дела нет. Так же, как и нам до неё. Иногда мы видим внизу движение днём и огни ночью, но не снижаемся, чтобы проверить, сохранилось ли там ПВО. Мы настолько крупная, медленная и хрупкая мишень, что даже оружие, после долгих дискуссий, решили не устанавливать. В воздушном бою нам ничего не светит. Залог безопасности — высота и тишина, даже если нашей юной (извините за тавтологию) юнге неймётся разглядеть происходящие внизу события. Слишком внимательные наблюдатели рискуют стать участниками.

Так что мы неспешно плывём в небе, мысленно приговаривая: «Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не волантер „Доброволец“, следующий к очередному маяку». На вахте есть время подумать о всяком. Например, о том, как мне жить дальше, когда (и если) всё закончится. Должны ли мы — имея в виду в первую очередь мою семью, — вернуться к так называемой «нормальной жизни»? И какая жизнь для нас теперь «нормальная»? Чем дальше, тем сложнее становится представить нас живущим в квартире, работающими на работе, ходящими в магазины и общающимися с людьми, которые никогда не слышали о Мультиверсуме. Хотя это, конечно, возможно. Человек почти бесконечно адаптабелен. Втянемся постепенно. Другой вопрос — а нужно ли нам это? Насколько вообще ценна эта самая «нормальность»? Вот вам, пожалуйста, «цыганка Вася», дрыхнущая сейчас в своей каюте. Она уже никогда не будет «нормальной» в общепринятом смысле соответствия социальным стереотипам большинства. Не быть ей на пике гауссова распределения нормальности среди подростков. Станет ли она менее счастлива в своей жизни от этого? Понятия не имею. Сомневаюсь, что счастье является функцией от нормальности. Долго лишённая общества сверстников, сейчас она скромно перемигивается с симпатичным синеглазым Корректором из Школы. Томные молодые цыгане на рынке провожают её уважительным свистом и цоканьем языка, что делает её походку необычайно игнорирующей. На месте Ивана я бы уже присматривал ружьё и балкон, с которого он будет караулить свою дочурку…

Если я с таким трудом не дал альтери залезть к Машке в голову, должен ли я позволить это социальным структурам вроде той же школы? Разница между ними только в травматичности вмешательства, и эта разница не в пользу школы… Не знаю, в общем. Сложно быть родителем.

— Капитан на мостике! — сам себя объявил Иван.

По идее, это должен сделать вахтенный, то есть, я. Но кому я могу это объявить? Только себе же. Поэтому вставать и отдавать честь я тоже не стал. Не надо доводить субординацию до абсурда. Ничего не надо до него доводить.

— Вахта без происшествий, — доложил я, — скорость и высота стабильные, курс прежний.

— Пойдёшь спать?

— Нет, дождусь следующего зигзага, постою на подстраховке.

Единственный рискованный момент — выход в новом срезе. Скорость и высота спасают нас от большинства сюрпризов, но иногда лучше сразу удрать, и два человека на вахте сделают это в два раза быстрее, управляя оборудованием с двух постов.

— Тогда я кофе пока сварю, — капитан, зевая, ушел на камбуз.