Последний вираж штрафбата

Но именно оттуда, казалось, из самой высокой травы шустрым кузнечиком выпрыгнул выкрашенный в зеленый цвет тупорылый ястребок. Видимо, он появился со стороны горного перевала и незаметно прокрался над самой травой. В какой-то момент Борис понял, что к привычному гулу двигателя собственного самолета и свисту ветра добавился новый, незнакомый ему звук. Появился запах выхлопа чужого мотора. Нефедов оглянулся и уперся взглядом в знакомый силуэт.

— Вот так фокстрот! — помнится, только и смог ошарашенно вымолвить он тогда.

Это был такой же, как у него, лобастый поликарповский И-16. Солнечные лучи мешали Нефедову рассмотреть надвигавшуюся на него смерть. И все-таки он различил сквозь серебристый диск вращающегося винта голову в коричневом шлеме за козырьком кабины — лев сбросил овечью шкуру!

Борис почувствовал, как из его организма мгновенно выветрился хмель, оставшийся после ночной гулянки. Голова сразу стала ясной. В то время полеты с похмелья практиковались достаточно часто в советской авиации, а на пилотов, совсем не потреблявших исконно русские напитки, смотрели даже с подозрением и могли объявить шпионами. Накануне воздушных парадов уже назначенных на ответственный полет героев-летчиков приглашали на кремлевские банкеты, где тосты непрерывно следовали один за другим. Пролетев над Красной площадью, пилоты снова всей компанией отправлялись на официальный банкет или к кому-нибудь домой за накрытый стол. В строевых полках тоже все значимые события — окончание учений, присвоение очередного звания, награждение орденом — обычно отмечались дружескими посиделками со спиртным. И никого из командиров не смущало, что сидящие за столом люди назавтра назначены на плановые полеты. Так что молодой советский военлет не чувствовал особых угрызений совести, когда пил всю ночь в компании друзей и подруг. Тем более что утром ему предстоял не боевой вылет, а рутинная воздушная прогулка в собственном тылу.

Вообще, в юности Борис умел очень технично заливать усталость, скуку, горечь от потери боевых товарищей разумным количеством спиртного. Потом следовали танцы, спорт. Так что к новому полетному дню он подходил в хорошей физической и психологической форме. При этом Нефедов придерживался жесткого правила: не пить перед боем, как некоторые его сослуживцы, заправлявшиеся алкоголем в то же время, когда их крылатые машины заправлялись топливом.

…Обнаружив у себя на хвосте изготовившийся к атаке самолет, Борис мгновенно протрезвел. Внезапное появление противника выглядело кошмарным сном. По обшивке нефедовского самолета застучали пули. Машина задергалась, словно живое существо, которое расстреливают в упор из пулемета. Тряска усиливалась. Приходилось изо всех сил сжимать рычаг управления, чтобы его не вырвало из рук. Только божественным провидением можно было объяснить то обстоятельство, что на обычно прибывающие из Союза без бронезащиты кабины самолеты, собиравшие этот ястребок испанские механики по собственному почину установили кустарно изготовленную бронеспинку пилотского сиденья. Борис сжался всем телом, инстинктивно стараясь сделаться как можно меньше. Он буквально влип корпусом в контур бронеспинки. От изрыгающих свинец пулеметов его защищали всего 4 миллиметра стали. Но эти миллиметры спасли ему жизнь. Гулко отзывались в позвоночнике удары расплющивающихся о бронеплиту пуль. Ему еще «повезло», что фалангистам достался пулеметный вариант «ишачка», вооруженный парой пулеметов ШКАС калибра 7,62 мм. Будь в распоряжении врага пушка ШВАК, Нефедова не спасла бы никакая бронеспинка. Даже одного двадцатимиллиметрового снаряда было достаточно, чтобы гарантированно разнести фанерный ястребок вдребезги.

Свинцовые шмели с противным визгом метались по кабине. Один из них ужалил летчика. Проклятье! Обожгло правое бедро, крупный обломок отбитой пулей приборной доски ударил по кожаному шлему в районе виска. Сразу все поплыло перед глазами, как от сильнейшего боксерского удара. Все-таки попал, сволочь! От бедра вниз по ноге заструилась горячая кровь. Изрешеченный истребитель трясло, как крестьянскую телегу на булыжной мостовой. В кабине потянуло дымком, раненого пилота начал душить кашель от едкой гари. Но, на мгновение померкнув, сознание летчика вскоре прояснилось — в стрессовой ситуации его молодой организм задействовал скрытые резервы выносливости. Голова снова работала с четкостью автомата.