Последний сын

В квартире, куда поселили Телля, в большой комнате на обоях были невыцветшие прямоугольники — следы висевших фотографий. Хозяева забрали все, что могло рассказать о них, но в шкафу на кухне остались крупы, сахар, а в кладовке — несколько банок с компотом и вареньем. Взяв одну из них, Телль увидел наклеенный на крышке кусок пластыря с датой. Варенье было сделано девятнадцатого июня.

Девятнадцатого июня жившие здесь люди еще не собирались никуда бежать…

Телль поставил банку с вареньем на место. Аккуратно сложенное на полке шифоньера постельное белье он даже не доставал. Раз вышло так, что он уже вторгся в чужую жизнь, не нужно в ней еще и все переворачивать.

— Кто здесь жил? — спросил Телль у приведшего его в эту квартиру старосты.

Тот лишь пожал плечами.

Соседка из квартиры напротив старалась не попадаться на глаза Теллю. Он понял и принял это, но один раз, увидев, как та возвращается домой с неподъемной сумкой, догнал пожилую женщину, предложив помощь.

— Как-нибудь сама, — неохотно ответила соседка.

— Но вам же тяжело, я же вижу, — Телль ухватился за ее сумку. — Давайте.

Соседка остановилась.

— Руки убери, — спокойно попросила она, даже не посмотрев в сторону Телля.

Тот молча отступил. Пожилая женщина медленно пошла дальше.

— Ее сын с невесткой и внучкой сбежали, — рассказал Теллю староста, когда тот спросил о соседке. — А бабка осталась, вроде как приглядывать за квартирой. Она так мне говорила. А что она?

— Ничего. Просто интересно, — ответил Телль.

— Ты говори, если что. Мы разом к ней постояльцев направим. Я знаю, как она к нам относится.

По дороге на рынок, где Телль хотел обменять свои гражданские брюки хотя бы на десяток яиц, он услышал, минуя какое-то двухэтажное здание, глухие крики из подвального этажа. Телль прислушался. Человек кричал от боли. У дверей здания стоял часовой, а на входе висела табличка "народная милиция".

Часовой одними глазами следил за Теллем и, когда тот пригнулся, чтобы заглянуть в темные зарешеченные окна подвала, громко сказал: "комендатура в здании городской управы".

На рынке штаны Телля оказались никому не нужны. Другие из батальона за курицу, сало, картошку предлагали там обувь, одежду, швейные машинки, утюги, посуду. А когда из квартир, где их поселили, они вынесли все, то принялись красть у торговцев продукты или просто отбирать их. Каждый день на рынке стоял крик, иногда стреляли.

Прибегавшая на выстрелы народная милиция задерживала только торгующих. Капитан из квартиры, которую он занимал, совсем не показывался. Староста на жалобы приходивших к нему продавщиц лишь разводил руками.

— Где ваш начальник? — остановила на улице Телля женщина в старом грязном фартуке, надетом на теплый свитер.

Телль узнал торговку рыбой. Он сказал, что не видел командира несколько дней. К торговке рыбой подошли еще женщины с рынка.

— Веди нас к нему.

Взглянув на продавщиц, Телль понял, что ждать помощи им больше неоткуда.

За столом во дворе дома, где жил командир, играли в карты трое из батальона и местные. Увидев Телля с женщинами, один из бойцов присвистнул. Все оторвались от карт, молча наблюдая, как Папаша с торгашками заходят в подъезд.

Остановившись у двери занятой комбатом квартиры, Телль прислушался. Внутри было тихо.

Звонок не работал. Телль постучал — тишина. Он постучал еще, сильнее, но никто не отозвался.

— Будем ждать, — с безысходностью произнесла одна из женщин.

— Товарищ капитан! — громко сказал Телль, снова стукнув по двери кулаком.

Дверь открылась. Запах пота с прокисшей водкой вывалился из квартиры. За ним показалось смятое заросшее лицо комбата.

— Папаша… — узнав Телля, не совсем своим голосом устало выдавил командир. — Чего тебе?

— Не мне, — Телль старался не дышать. — Им…

Он показал на стоявших позади него женщин.

Сил охватить взглядом их всех у капитана не было. Бросив "сейчас", он закрыл дверь. Раздался звук падающей в ванную воды. Вскоре дверь распахнулась, и комбат вышел к продавщицам как новенький, в чистой, свежей форме.

Сразу обступив его, женщины громко наперебой стали рассказывать, как их грабят добровольцы. Капитан зажмурился от крика.

— А где ваш староста? Почему он не пришел? — поняв, в чем дело, спросил командир.

Телль прислонился лбом к стеклу окна между этажами. Мимо дома по дорожке шла женщина с девочкой за руку. Телль подумал: если бы он жил здесь, то остался бы, когда сюда пришла война? Скорее всего, тут их квартира стояла бы теперь пустая. Или, взломав замок, в ней поселился какой-нибудь доброволец.

В этой стране с Ханнесом бы не случилось того, что произошло. И с Марком. Ханнес сейчас бы ходил в школу — в другом городе, далеко от войны. Они всей семьей уехали бы отсюда.

Люди, говорящие на одном с Теллем языке, газеты, вывески магазинов, — а остальное до войны здесь было по-другому, не так, как в его стране. В его стране… Она уж точно не его страна. Ни самого Телля, ни Фины, ни детей. Их просто там держали. На самом деле, это страна одного человека. Все в ней принадлежит ему — каждая иголка, каждая спичка, каждая жизнь. Стоит ему лишь захотеть.