Встают директор с завучем. Следом за ними волной поднимаются школьники. Хмурые лица, крепко сжатые кулаки, боящиеся лишний раз шелохнуться тела показывают, какое впечатление производит на них эта песня. Каждый из присутствующих вслушивается в слова, снова переживая всю трагедию произошедшей войны.
Бернес замолкает. На мгновение наступает тишина. Затем она взрывается бурными аплодисментами. Громко хлопают в ладоши Нелли Робертовна и Нина Алексеевна, рукоплещут взволнованные старшеклассники, а раскрасневшаяся Ольга Александровна, на секунду исчезнув со сцены, возвращается с большим букетом роз и торжественно вручает его смущенному Леониду Романовичу.
Задорный осенний ветерок ласково щекочет лицо холодным воздухом, потерявшие силу лучи солнца лениво проглядывают сквозь хмурые серые тучи. Я бодро шагаю по мостовой, лавируя между текущим навстречу потоком прохожих. Команда моих добровольных помощников уже должна меня ждать в кафе «Снежинка» недалеко от школы. Сегодня я угощаю их знаменитым на весь город мороженым.
Возле кафе нетерпеливо переминался с ноги на ногу Пашка. Ваня как всегда был спокоен и невозмутим, недалеко в своем сером пальто топталась Аня.
— Привет всей честной компании, — бодро здороваюсь с одноклассниками.
— Лешка, наконец-то, — глаза Амосова сияют радостью и предвкушением будущего пира, — мы тебя уже минут семь ждем.
— Нам с Пашкой нормально, а вот Анька, по-моему, продрогла, — кивает Ваня на зябко передергивающую плечами Николаенко.
— Ничего подобного, — с жаром возражает девушка, но ее выдают озябшие, покрасневшие от холода руки, торопливо спрятанные в карманы серенького пальто.
— Ладно, пошли, — приглашающим жестом указываю на стеклянную дверь кафе. Галантно распахиваю ее перед одноклассниками, смотря на Аню. Паша и Ваня расступаются, пропуская девушку. Зеленоглазка, цокая каблучками сапожек, проходит вовнутрь. Следом за парнями захожу в помещение.
Белые скатерти, высокие стулья с большими спинками, стерильная чистота в сочетании с дневным полумраком — внезапно ощущаю ностальгию, вспоминая, как в «той жизни» лакомился в «Снежинке» мороженым с родителями и дедом.
Кафе относительно пусто. В углу сидит молодая семья, кормящая мороженым карапуза лет пяти. За пару столиков от них о чем-то шепчется парочка студентов, в глубине зала беседуют, попивая кофе, три мужика средних лет. Присутствующие окидывают нас короткими взглядами и возвращаются к своим делам.
Выбираем небольшой столик рядом с окном. Складываем верхнюю одежду на одно из сидений. Галантно помогаю Ане освободиться от пальто, а потом, под понимающие взгляды товарищей и веселое подмигивание Паши, отодвигаю перед ней стул. Николаенко величественно присаживается, держа спинку прямо. Интересно, откуда у советской девушки такие аристократичные манеры? Надо потом поинтересоваться ее родословной. Может, я с потомственной дворянкой общаюсь? Голубая кровь, белая кость…
Ребята ерзают, поудобнее устраиваясь на сиденьях. Я подтягиваю к себе темно-бордовую папочку с золотистой надписью «Меню» и начинаю изучать ее содержимое, пробегая взглядом сероватые, местами слипающиеся буквы, отпечатанные на машинке. Ага, вот нашел: Мороженое «Снежинка» с шоколадным сиропом, фруктами и тертыми орехами. Рубль сорок порция.
— Молодой человек уже выбрал, что будет заказывать? — раздается над ухом.
Поднимаю глаза. Чуть в стороне от меня стоит улыбающаяся полненькая официантка лет тридцати, в белоснежном фартуке и таком же чепчике, из-под которого кокетливо свисает золотистая челка.
Паша, Иван и Аня стреляют в меня вопросительными взглядами.
— Молодой человек, — улыбаюсь в ответ работнице общепита, — хочет заказать для себя и друзей четыре порции мороженого «Снежинка», четыре молочных коктейля, а на десерт, немного попозже, чай и пятьсот граммов порезанного на маленькие ломтики торта «Наполеон».