Последний полет орла

Теперь уже повскакали почти все и завопили разом, не слушая друг друга. Одни кричали маршалу: «Предатель!» Другие восклицали: «Отечество в опасности!» В это время распахнулись двери, впустив двух гонцов из Палаты представителей. Как только восстановилась тишина, они сообщили о том, что депутаты приняли постановление, которое фактически передает управление страной в руки законодателей. Пэры снова зашумели, Камбасерес устремился к выходу так быстро, насколько это позволяла ему его комплекция; председатель Ласепед предложил проголосовать за то, чтобы поддержать решение нижней палаты.

* * *

На Елисейских полях толпились мужчины в блузах и холщовых штанах, женщины в чепцах и передниках поверх миткалевых юбок. «Слава Наполеону! Да здравствует император!» – доносилось в сад, по которому прогуливались Бонапарт и Констан. В порыве чувств загорелые силачи с закатанными по локоть рукавами карабкались на забор и кричали «хозяину»: «Мы с вами навсегда!» Охрана сгоняла их оттуда. Наполеон остановился и долго смотрел в их сторону.

– Вот видите, – сказал он Констану, – не этих людей я осыпал почестями и сокровищами. Чем они мне обязаны? Бедняками были, бедняками остались. Но стоит мне захотеть – вернее, стоит мне только позволить, – и через час от мятежной Палаты не останется и следа.

Они уже третий час бродили среди высоких грабов, посаженных еще при маркизе де Помпадур, рощиц, цветников и искусственных водоемов с гротами, лебедями и плакучими ивами, сменившими расчерченную по линейке помпезность регулярного французского парка. Год назад, после отречения Наполеона, в бывшем дворце Мюратов жил русский император Александр. Сегодня утром, на совещании в Серебряном салоне (который Каролина велела отделать, конечно же, не серебром, а белым золотом), слово «отречение» прозвучало снова. Только Карно, Даву и братья императора еще верили, что твердость всё превозможет, остальные говорили о «необходимой жертве».

Император казался спокойным, хотя по его осунувшемуся, постаревшему лицу было видно, как он измучен физически и морально. Констан терпеливо слушал его исповедь, давая ему выговориться, и думал о том, как это странно: он сочувствует корсиканцу! Коварный Фуше распустил утром слух о том, что вернувшийся император намерен разогнать обе Палаты, уверяя при этом Наполеона, что депутаты на его стороне. Карно предлагал объявить отечество в опасности, Люсьен советовал брату провозгласить себя диктатором… Они что, не понимают, что сейчас не 1792 год? Как ни прискорбно, единственный способ избежать катастрофы – отречься добровольно, пока не пришлось это сделать по принуждению.

– Они не посмеют! – воскликнул император. – Против меня только Лафайет и еще несколько человек. Я им мешаю, они хотят работать на себя. Но я им не позволю. Я всё еще император! Даже если все министры сбегут, войска и народ на моей стороне!

Констан простился с ним, едва сдерживая слезы. Вышел на улицу Сент-Оноре, свернул мимо недостроенного Храма Славы на улицу Басс-дю-Рампар. Жюльетта ждала его, «благородные отцы» тоже пребывали в нетерпении.

– Завтра он отречется, – объявил Констан, рухнув в кресло. – Несчастные! Они служили ему, когда он подавлял свободу, и покинули его, когда он захотел ее установить!

Жюльетта была нежна с ним, в ее взгляде читалась жалость – от предчувствия несчастий. «Вот потому-то Шатобриан и культивирует образ мученика – так легче возбудить сочувствие в женских сердцах, – подумал про себя Бенжамен. – Хотя… Женщина способна подарить мужчине свою благосклонность в награду за прежние страдания, но не захочет разделить с ним новые».

* * *

Совместное заседание комиссаров, министров и братьев Наполеона началось в Тюильри около одиннадцати вечера под председательством Камбасереса. Маршал Даву наконец-то рассказал правду о том, чем кончилось сражение при Ватерлоо ровно трое суток тому назад: кавалерия уничтожена, Гвардия отступила! Целые дивизии превращались в толпы беглецов. Последнему напору англичан и пруссаков противостояли только три каре, пожертвовавшие собой, – храбрецы из храбрецов защищали своего императора. Две кареты с бриллиантами и личными вещами Наполеона достались Блюхеру. Однако маршал Сульт собирает вокруг Лана остатки армии и наводит порядок; во всех городах на пути к Парижу императора приветствовали многочисленные толпы. Врага еще можно отразить!

Последние слова вызвали бурю в зале Государственного совета; Лафайет требовал отречения, Камбасерес отказался ставить его предложение на голосование. Потом всё же пошел на попятную: поступим по-другому – раз вы считаете, что коалиция не согласится на переговоры с императором, пошлем к Веллингтону и Блюхеру делегатов от обеих Палат и заключим с ними перемирие, сохранив в неприкосновенности территорию Франции, национальную независимость и конституционные свободы. Фуше и все пять комиссаров от Палаты представителей высказались «за». На том и порешили и в три часа ночи разошлись.