Последний полет орла

– Мне пришла в голову мысль, – произнес он, точно говоря сам с собой. – По сути, личность человека можно уподобить земной коре, состоящей из нескольких слоев. Есть базальтовый слой – это основа всего… возможно, совесть. Есть гранитный слой – врожденные способности и усвоенные правила поведения. И есть осадочный слой, который в свою очередь состоит из нескольких пластов – полученных знаний, жизненного опыта, предрассудков, дурных привычек… В момент сильного внешнего воздействия в коре возникают трещины, разломы, сдвиги, осадочный слой образует складки: то, что раньше залегало неглубоко, проваливается далеко вглубь или, наоборот, выпячивается на поверхность. Основа оказывается погребена под толщей наносного или, напротив, обнажается… Природа со временем приспособится к любым переменам, но в ее распоряжении вечность, тогда как людям с их кратким веком иные потрясения могут навредить непоправимо…

Все замолчали, обдумывая его слова. Первым опять заговорил Роберт.

– Скажите, дядюшка… Когда вы знали Бони, так сказать, без позднейших напластований, какой вам показалась его порода?

– Вы были знакомы с Буонапарте, сэр Джеймс? – удивился Уильям.

Холл сделал досадливый жест рукой.

– Глупости! Мне «посчастливилось» провести около года в Бриенне вольным слушателем, когда корсиканец был там курсантом, но это ровным счетом ничего не значит. Я старше его на восемь лет, в юности такая разница в возрасте образует почти непреодолимую преграду для дружбы. Заметил ли я печать великой судьбы на его челе? Нет, не заметил. Такие печати обычно становятся видны, когда судьба уже свершится. Говоря начистоту, я вовсе не помню его, хотя, возможно, нам и доводилось разговаривать. Он был тогда мальчиком, а я – совершеннолетним, баронетом, окончившим Тринити-колледж и прослушавшим курс в Эдинбургском университете. Во Францию я поехал изучать химию, ведь там тогда царил великий Лавуазье. Ах, как великолепно он ставил эксперименты! Он многому меня научил, прежде всего дотошности. Я вернулся в Шотландию апостолом его теории окисления, опровергавшей существование флогистона, и проповедовал введенную им номенклатуру – сегодня просто невозможно себе представить, как мы раньше обходились без нее, а тогда… Он был великий ученый. Поверьте мне: пройдут века, уляжется пыль от нынешних сжатий и сотрясений, про Бонапарта никто и не вспомнит, а имя Лавуазье будет сиять, как и прежде! По крайней мере, то, что он сделал, останется с человечеством, его наследие можно будет приумножить и обратить к еще большей пользе… Но сейчас, как ни прискорбно, Роберт расспрашивает меня о Бонапарте, а не о Лавуазье.

Баронет пытался протестовать, дядя остановил его:

– Нет-нет, я отвечу на ваш вопрос. Наполеон – вулкан, возникший в результате землетрясения и сжегший плодородный слой кипящей лавой. Он состоит из магматических пород (не способных меняться, как вы верно заметили) и сам вызывает горизонтальные сдвиги отложений… из-за которых на ровном месте возникают холмы и кочки. Взять хотя бы его маршалов – этих малограмотных сыновей лавочников, грабителей в эполетах, которых он делает князьями, не говоря уже про его коронованную родню! Новая аристократия! Да и не только их. Прошу прощения за мои слова, сэр Уильям, но стали бы так чествовать герцога Веллингтона, если бы его имя не оказалось связано с именем Бонапарта? Не сочтите за дерзость, я человек не военный, но скажите по совести: так ли блестящи были его победы? Настолько ли велик он как полководец?.. Не отвечайте, вы обязаны быть лояльным своему начальнику. Оставим это.

Сэр Джеймс допил свой бокал и налил себе еще.