Последний полет орла

Генералы, прежде молча сидевшие позади Стюарта, попытались сами вступить в разговор, но стоило кому-нибудь из них сделать какое-либо замечание, как англичанин обрывал его: «Об этом лучше не спрашивать. Не сейчас. Позвольте мне самому задать этот вопрос». Себастиани с трудом прятал улыбку; Кнезебек возмутился и осадил наглеца – в конце концов, он здесь не один! Стюарт вскочил, обернулся назад и воскликнул:

– Господа, если вы хотите вести переговоры с французами, предупреждаю, что это будет без Англии, поскольку я на это не уполномочен!

И быстро вышел. Конференция закончилась.

Заключая очередной союз этой весной, монархи дали друг другу слово не вступать в мирные переговоры по отдельности, а только все вместе; это означало, что без Англии переговоры невозможны. Комиссарам выдали ноту с этим пояснением, подписанную тремя представителями союзников, после чего все вместе отправились обедать.

Сероглазый, тщательно завитой Вальмоден выглядел флегматичным, но Констан подозревал, что его спокойствие напускное. Из обрывков разговоров между офицерами и адъютантами, подслушанных на улицах и в прихожих, он заключил, что генерал Рапп, ничуть не обескураженный поражением императора при Ватерлоо, не сложил оружия и даже с малыми силами сумел потрепать австро-германские войска в нескольких сражениях, прежде чем запереться в Страсбурге. Зная Раппа, можно было с уверенностью утверждать, что даже новость об отречении Наполеона не заставит его сдаться, а от Страсбурга до Агно никак не больше десяти лье. Чернобровый и темноглазый грек Каподистрия, воодушевленный своими недавними дипломатическими успехами в Вене, где он сумел противостоять самому Меттерниху, улыбался и делал недвусмысленные намеки на то, что император Александр расположен в пользу Франции. Дерзко-суровый Кнезебек с увешанной крестами грудью, напротив, хмурил брови, не скрывая своей ненависти к французам и недоверия к союзникам. Главным условием мира он назвал выдачу союзникам Наполеона. Имя герцога Орлеанского всплыло не раз и не два: здесь ему явно оказывали предпочтение. После обеда Понтекулан, подумав, послал спросить, нельзя ли комиссарам остаться при главной квартире и следовать за государями. В этом было отказано, и на рассвете следующего дня французам выделили конвой до Базеля.

После Венского конгресса Швейцария (усилиями графа Каподистрии) обрела независимость, однако теперь в ее северные кантоны вторглись австрийцы графа Коллоредо, чтобы оттуда перейти французскую границу. В окрестностях Бельфора им упорно сопротивлялся генерал Лекурб, умудрявшийся, казалось, быть в нескольких местах одновременно. Снова приходилось пробираться проселками, в объезд крупных городов. Ночью с высоты горного плато были видны далекие костры, образовавшие изогнутую линию на востоке, – пять, семь, десять, четырнадцать огненных столбов… Это горели французские селения, жители которых отказались платить дань венгерским гусарам.

К вечеру третьего июля комиссары въехали в предместье Шалона-на-Марне. Всё говорило о недавнем сражении: брошенные в канаву опрокинутые орудия, разбитые зарядные ящики, остовы сгоревших сараев, сломанные ядрами деревья… Небольшая процессия, возглавляемая священником в биретте и двумя мальчиками-певчими в белых стихарях, шла по дороге в сторону сельского кладбища вслед за телегой, на которой, вероятно, везли покойников; ветер доносил женский плач. Из бойниц надвратных башен высовывались белые флаги.

Остановившись у ворот, комиссары послали доложить о себе, и скоро к ним явился сам мэр с городским советом в полном составе. У всех были белые кокарды. Генерал Себастиани с удивлением спросил, что это значит. Чиновники растерялись: а как же? Раз император отрекся, то… То еще ничего не решено! В Париже – временное правительство, император отрекся в пользу сына, полноценных переговоров о мире еще не было, только предварительные! Переглянувшись, городские советники стали отцеплять кокарды со своих шляп. Комиссары сообщили им, что не останутся ночевать (вздох облегчения), однако от ужина не отказались.

Их повезли в гостиницу «Золотое яблоко», которую буквально только что покинул русский генерал Чернышев. Город представлял собой безрадостное зрелище: выбитые окна и двери в домах, разгромленные лавки на рынке, скорбный звон колокола и повсюду – белые простыни, вывешенные вместо флагов.

За ужином удалось узнать подробности.