Последний оплот

– Остатки Марковской дивизии, поручик. Там не больше восьмисот человек осталось. Но мы все ныне обречены, поручик. Может, и я вот здесь умру.

– Погоди хоронить себя, капитан. Можешь выхлопотать для меня место в своем отряде?

– Что? – не понял капитан.

– Я прошу места в твоем отряде.

– Ты сошел с ума, Пётр?

– Нет.

– Ныне места хлопочут в поезде твоего генерала Деева. А в пулеметной команде они есть всегда, тем более для настоящего боевого офицера…

***

Поручик Лабунский вернулся к полковнику Кальве и сказал о своем желании перевестись в пулеметную команду капитана Штерна.

– Мне нужно ваше предписание, Густав Карлович.

– Ты сошел с ума, Пётр?

– Этот вопрос мне уже задавали, Густав Карлович.

– Пётр!

– Я решил, господин полковник.

– Ты готов здесь умереть? Вот здесь на этой грязной станции? Петр ты не ранен и тебе нужно ехать со мной. Мы с тобой долго не останемся в группе генерала Деева. Я получу назначение в штаб Крымского корпуса, и мы окажемся в Симферополе. А затем покинем Россию. Это лучшее, что сейчас можно сделать, Пётр. Эта война уже проиграна.

– Возможно, Густав Карлович. Но я бы хотел остаться здесь. На позициях Третьего Дроздовского полка полковника Манштейна.

– Ты ведь знаешь, кто такой этот Манштейн?

– Много слышал про него. У нас в Дроздовской дивизии он легенда.

– Плохая легенда, Пётр. Этот Манштейн настоящий сумасшедший. Фанатик. Связывать свою судьбу с таким человеком глупо.

– У меня есть причина остаться здесь, Густав Карлович. Поверьте мне на слово…

Станция Чалтырь, недалеко от Ростова.

24 декабря, 1919 год.

Остатки Марковской дивизии попали в плен. У красных оказалось 67 офицеров и 500 стрелков. А также 60 пулеметов и 13 артиллерийских орудий.

Утром про это сообщил своим офицерам полковник Манштейн.

– После боя у Алексеево конники Буденного идут на Ростов и Новочеркасск. Их задача расчленить остатки армии Деникина. Вот так, господа офицеры! Скоро красные пожалуют к нам в гости.

– А где сейчас красные?

– Фронт ныне проходит по линии станция Хопры – село Крым Султан. А это всего в 12 верстах от Новочеркасска.

– А что с остатками Марковской дивизии? – спросил Лабунский.

– Красные не любят наших «ударников», поручик. Ничего хорошего сказать не могу. Особенно это касаемо офицеров. Хотя часть наших кавалеристов штаб-ротмистра Аникеева смогла порваться сквозь заслон.

– Как много? – спросил поручик.

– Говорили около двадцати человек. Но кто может сказать наверняка, поручик? Но и нам скоро здесь будет жарко. Хотя я готов оставаться на передовой и думаю, что мои офицеры станут плечом к плечу.

Лабунский посмотрел на этого кривобокого храброго офицера, которого прозвали «одноруким чёртом». Смерти полковник совсем не боялся. Всегда пытался быть в самом опасном месте. Лично поднимал своих офицеров и солдат в атаку. Пулям не кланялся. Осенью 18-го года, будучи еще капитаном, Манштейн был ранен в плечо. Началась гангрена, и ему ампутировали руку. Но выздоровев, он снова вернулся на фронт к своим солдатам.

В 19-ом году Лабунский много слышал о Манштейне. В войсках его прозвали «истребителем комиссаров». Большевиков он ненавидел и никакой жалости к пленным не проявлял.

Когда Штерн представил ему поручика, Манштейн с неудовольствием посмотрел на хорошую форму адъютанта полковника Кальве.

– Вы штабной? – спросил он.

– Служил при штабе полковника Кальве в Воронеже. Затем совсем недолго при штабе тыла Добровольческой армии.

– Признаюсь, не люблю штабных. Я лично постоянно на передовой. Здесь место русского офицера. А полковника Кальве я видел. Передовую он обходит стороной.

– Я искренне уважаю Густава Карловича, господин полковник.

– Тогда тем более не могу вас понять, поручик. Оставались бы с Кальве. Или проснулось желание воевать?

– Я уже достаточно воевал, господин полковник! – строго ответил Лабунский. – С 1914 года на фронте.

– Господин полковник! – вмешался Штерн. – Поручик Лабунский служил в моем батальоне в Самурском пехотном полку. Проявил себя как храбрый офицер. В Дроздовской дивизии он с весны 18-го года.

– Да вы не обижайтесь, поручик, – примирительным тоном сказал Манштейн. – Служите, коли вам охота быть на передовой. Я нуждаюсь в опытных офицерах. Наши потери сами видите какие.

– Я возьму его к себе, господин полковник. В пулеметную команду.

– Хорошо, капитан. Простите, если обидел вас, поручик.

Полковник приложил руку к козырьку фуражки и ушел.

Так Пётр Лабунский стал офицером третьего Дроздовского пехотного полка…

***

Но полковник Манштейн ошибся по поводу скорого наступления красных. После боя под Алексеево-Леоново кавалерия красных понесла большие потери, а белые смогли стабилизировать фронт. Командарм Будённый решил подтянуть пехотные части и прекратил яростные атаки.

Вскоре капитан Штерн вернулся из штаба и сказал, что добровольцы сами без боя оставили Царицын.

– И нам поступил приказ.

– Отступаем? – спросил прапорщик Слуцкий.

– Так точно, господа. Отступаем. Но разве это так плохо? Я не горел желанием умереть на этой станции.

– И Ростов сдаем, – сказал Лабунский. – Хотя мы этого ждали.