Последний Кот в сапогах.Повесть о дружбе и спасении в блокадном городе

Отец погиб летом 1943-го. Нам сообщили, что он пропал без вести. А я не поверила. Даже после Победы сидела с его счетами, двигала костяшки, гладила их. И мечтала, как скажу ему: «Смотри, мы твои счеты не сожгли в буржуйке, сберегли для тебя, папа». Представляла, как будем снова вместе слушать мамины вальсы и играть с Рыжиком. Я до сих пор не знаю, где отец лежит. Он погиб в лесах на Синявинских высотах.

— А что за «секретик» ты ему дала?

— На той бумажке было написано «Приказ. Дан Петру Николаевичу Смирнову, что пулям и снарядам запрещается в него попадать. Сроком на год».

— Эх… Зачем же ты написала «на год»?

— Когда папа уходил на войну, все были уверены, что она продлится несколько месяцев. Кто ж знал, что она будет такой долгой. Ни мы, ни немцы этого не ожидали. Недооценили противника.

* * *

Мамина больница находилась на Петроградке. Таня помнила этот маршрут: мимо линий, к мосту и через реку. Она шагала здесь в довоенные времена вместе с Майей и уставшим Сергеем Ивановичем после той поездки на Бармалееву улицу. Неудачная была поездка, зато время счастливое.

А сейчас они с мамой шли в обратную сторону. Таня смотрела на белые деревья, застывшие дома, вмерзшие в лед корабли. Город превратился в картинку — нереальную, величественную, холодную.

Черный Ангел Пустые Руки по-прежнему стоял на куполе церкви. Сбылся тот ужас, который Таня почувствовала, глядя на него год назад. Но в этот раз ангел не показался ей страшным. Лишенный своего креста, не в силах бороться со злом, он грустно смотрел сверху на таких же несчастных людей. И почему Сергей Иванович назвал его некрасивым? Наверное, хотел сказать несчастный, просто слово не нашел.

Вместо трамваев по мосту ползла темная вереница санок с водой или с покойниками. Пешеходы опасливо переставляли ноги на заледеневших колеях. Таня и мама поддерживали друг друга, чтобы не упасть. Другого пути не было. Тот, кто хотел перейти через реку, не мог избежать Тучкова моста.

— Умерших к нам на кладбище везут. Здесь каждый день похоронная процессия, — сказала мама. Вот через что она проходила по пути в больницу и обратно. — На Смоленском теперь братские могилы.

Кладбище так и не стало общественным садом. Часовню тоже не снесли.

Навстречу им двигалась по мосту высокая сгорбленная старуха. Она тащила санки с привязанным к ним мертвым телом. Оно не было запеленуто, как другие, в простыню или одеяло. Тане вдруг показалось, что губы покойника шевелятся.

— Посмотрите, да он жив!

Старуха не удивилась. Сухими воспаленными глазами она взглянула на девочку, потом на своего живого мертвеца.

— Это мой Володенька. Четыре года вместе прожили. Хорошо, что детей не успели родить, сирот маленьких. Мы оба на кладбище едем. Я там тоже останусь, обратно мне не дойти. Посижу рядом с ним и замерзну потихоньку. Не хочу, чтоб мы дома непохороненными лежали.

Из-под ее платка выбилась русая, совсем не седая прядь, и она машинально, но при том очень по-девичьи поправила ее. Старуха оказалась молодой женщиной.

— А я думала, она дряхлая, как Ксения Кирилловна, — призналась Таня, когда они с мамой отошли подальше.

Она не хотела, чтобы ее слова долетели до женщины. И вдруг поняла, что женщине совершенно все равно. Сердце девочки сжалось от горя: так не должно быть. Ведь эти несчастные, они оба еще живы!

— До того случая я была уверена, что научилась быть равнодушной к смерти. Но мост живых мертвецов снился мне и после войны — я с криком вскакивала на постели. И даже сейчас стараюсь не ходить туда. Но, может, соберусь все-таки на ангела посмотреть. Недавно поставили копию того прежнего, только он теперь светлый и с крестом в руках…

Вход в больницу был свободный. Маму позвал доктор, и Таня дожидалась ее, отогреваясь в теплом коридоре. Там топились печки. В палатах печек не оказалось, поэтому их двери были широко раскрыты. Таня заглянула в одну: больные лежали в шапках. Они выжидательно посмотрели на девочку из-под этих шапок своими огромными глазами.

В палатах было тихо, движение и шум происходили только в коридоре. Пожилая нянечка медленно шагала с грудой одеял. Не справившись, она уронила одно. Таня помогла его поднять. Мимо две санитарки несли носилки с больной женщиной.

— Девочка, раненого вон в той палате надо покормить. У него рук нет. А то остынет, пока я тут, — попросила Таню одна из них. — Справишься?

Таня никого в жизни не кормила, кроме своей куклы. И вдруг такая ответственность. Она осторожно, чтобы не пролить ни капли, черпала суп и подносила ложку к губам безрукого белобрысого парня. Он ел молча, глаза его были полны благодарности. Кормить раненого оказалось не так уж трудно.

— Молодец, справилась! — похвалила ее вернувшаяся санитарка.

Так Таня начала работать. Она ухаживала за больными, приносила, выносила, кормила, убирала, утешала, писала под диктовку письма и даже пела песни и читала стихи. Эх, жалко, что Майки не было рядом, она бы здесь развернулась.