Последний Кот в сапогах.Повесть о дружбе и спасении в блокадном городе

Хранители коллекции, шатаясь от слабости, собирали по зернышку все рассыпанное и снова запечатывали. Вскоре они придумали связывать жестянки по несколько штук. Теперь крысам не удастся столкнуть их. Бесценная коллекция переживет Блокаду. Семена разошлют по стране, они упадут в землю и прорастут, принесут богатый урожай. Но многие хранители не доживут до этого, умрут от дистрофии.

Эх, если бы можно было в те дни ножницами вырезать Ленинград, как из бумажной карты, и перенести вместе со всеми дворцами, мостами, книгами и умирающими от голода и холода прекрасными людьми куда-нибудь в края, где много солнца и еды. Хотя бы в алмазный Парагвай, о котором пела мама. Хотя бы до весны. Немцы прилетят бомбить, а Ленинграда не видно, одна вода кругом.

Но нет, нельзя было исчезать, ни на день. Ведь враг только и мечтал о том, чтобы не стало на его пути этого вредного мастеровитого города. Враг гордился своей аккуратностью в любых подсчетах. Он ожидал, что Ленинград вымрет за зиму. Но недоумение немцев росло: такого не может быть! Осажденный город, умирая, продолжал отправлять на фронт оружие, танки и даже свою последнюю кровь.

Рыжик голодал вместе с хозяйками. Шерсть кота свалялась, от недоедания у него появились колтуны. Ему тоже было холодно. Таня, мама и Рыжик теперь проводили много времени в постели. Мама клала под одеяла нагретые на печке чугунный утюг и кирпич. Таня, чтобы не упустить тепло, делала для кота маленькую норку, и он охотно забирался внутрь.

Они так лежали, отогревая друг друга, и слушали марш Черномора, который несся из бумажной радиотарелки на стене. Его сменял Шопен, чья грустная музыка больше подходила под настроение. А оперетты раздражали маму. Она считала, что нарочито веселые песенки в такие дни — издевательство над людьми.

Лучше всего был Бетховен. Его «Ода радости» позволяла душе взлетать. И Гайдн, чьи валторны напоминали лучший звук на свете — сигналы горна об окончании налета на Ленинград. Кот тоже слушал Гайдна. Кто сказал, что коты не любят классическую музыку? Округлив глаза, Рыжик внимательно рассматривал стену с репродуктором, словно видел разноцветный каскад льющихся звуков.

После музыкальной программы начинались сказки. Иногда это была Танина любимая «Дюймовочка». Ее читала волшебница с хрустальным голосом. Согревая друг друга в полутемной холодной комнате, Таня, мама и кот слушали историю про крошечную девочку.

— Прощай, ясное солнышко, прощай…

Сказка для Рыжика

Кирочка Васильева была так слаба, что ходить совсем не могла. В столовую ее носили на руках… У нас в приемнике девочка немного окрепла. Она бегала, играла, смеялась. Как-то Кируша увидала принесенную к нам кем-то из сотрудников кошку. Она восторженно закричала: «Смотрите, бежит нескушанная кошка!» Этот возглас многое нам объяснил.

Из дневника воспитательницы Т. А. Комаровой. Л. Раскин. Дети великого города. Ленинградские дети в дни Отечественной войны

Таня замерла на старинном стуле Богдановичей. Она расстегнула свое пальто, чтобы был виден пионерский галстук со значком в виде костра. Рядом потрескивал деревяшками настоящий огонь, и один бок девочки так нагрелся от буржуйки, что Тане хотелось вытащить руку из пальто. Но другой бок, наоборот, заледенел от холода.

Коля рисовал ее, время от времени дуя на свои замерзшие руки. Он пристально поглядывал синими глазами то на Таню, то на начатый рисунок. На столе перед ним лежал ящик с красками. Надписи на баночках были на английском языке. Кисти тоже казались заграничными: тонкие и широкие, жесткие и мягкие.

— Хорошо, что ты галстук надела. Я сделаю акцент на нем и на Рыжике. А то яркого цвета не хватает, все такое серое вокруг.

Рыжик отказался позировать художнику. Он не для этого явился к Богдановичам, а чтобы обследовать их комнату на пару с вездесущим Сергеем Ивановичем. Кот не спеша расхаживал по ней, обнюхивая и осторожно трогая вещи.

У Богдановичей висело много картин, на которых были изображены замки и романтические девушки. И книжный шкаф со стеклянными дверцами в золоченых узорах хранил еще несожженные книги с необычными шрифтами на корешках. Под обрамленным металлическими завитушками зеркалом был привинчен к стене столик. На нем замерла в кошачьей позе бронзовая фигурка сфинкса и стояли фарфоровые кавалер с дамой.

— Во Франции такой фарфор называется «бисквитом», — сказала Ксения Кирилловна.

Произнеся это слово, она вдруг вся съежилась и украдкой бросила сконфуженный взгляд на детей: ну вот, сама же запрещала о еде говорить и так оплошала. Может, не расслышали ее?