Рывок, вспышка, и треском по арене, на потеху так и не замолкающей публике, удар за ударом сходились в ожесточенном бою горящие уверенностью лишь в собственной правоте оружия Френтоса и Серпиона. Внутренняя сила разливалась по арене, разбрасывая под собой песок, прожигая его, промокший будто от слез безысходности Бога Природы, злобными молниями, на фоне его золотых доспехов с каждой секундой кажущимися все краснее и горячее. Лиловые молнии со звоном били по мокрому, но не пропускающему воли врага, Френтосу, с полной уверенностью и серьезность теперь не только парируя атаки разрубающего на лету капли дождя золотистого копья, но и перехватывая их, ударяя Серпиона в ответ, тем не менее встречая наконец серьезное сопротивление его не зря столь тяжелого доспеха и не менее крепкой внутренней силы. Окто Френтоса было его единственным оружием, но он ни на секунду не отвлекался, не уходил в защиту, и не пытался экономить силы. Он был в бешенстве, и дрался голыми руками, как дикий зверь, одной только яростной гримасой разрывая в клочья решимость противника, которой и без того было уже не так много, и гасла она с каждым новым заблокированным врагом ударом. Никогда прежде ему не приходилось сражаться с кем-то настолько сильным, и то же подтверждал в своей голове Серпион, понимая, что этот бой лишь истощит их обоих, но не приведет ни к чьей смерти. Френтос этого не понимал, и не собирался об этом думать. Он всего лишь хотел избить Серпиона, и так, чтобы вся дурь из его головы наконец испарилась, как испарялся вокруг него создаваемый им же дождь, даже если для этого придется сначала переломать ему все кости.
Они уже изрядно устали, и Серпион только теперь отскочил назад, понимая, что продолжать бой обычными атаками впредь нет смысла, и Френтос все равно все их заблокирует. Пришло время и ему достать козырной туз из рукава, и нанести по уже ослабшему врагу последний, самый сокрушительный и смертоносный удар. Это был рискованный ход, и не только для врага он мог оказаться последним. Серпион понимал это, но уже не мог мешкать. Френтос заранее был слишком хорошо подготовлен к бою с силами природы, но была она прореха в его силах, которую он до сих не замечал, и которая, очень кстати, была очевидна для закаленного в боях воина Серпиона. Если возможность и была — сейчас было лучшее и единственное время ей воспользоваться.
Одним мощным ударом копья в песок, сплевывая уже подкатившуюся под губу кровь, он активировал одно из своих самых страшных окто, последнее в жизни многих его врагов во времена Первой Войны, и уже давно позабытое им в потоке времени, только теперь вынудившее его оживившийся от ярости мозг вспомнить о той силе. Будто весь мир вокруг ударила огромная невидимая рука, с грохотом и раздирающим уши гулом под ногами Френтоса сотрясая землю, а ветер, ранее и без того едва не срывавший со стен цирка удерживающие ткань опоры, с хрустом их разорвал, мощным потоком разрывая все вокруг арены, растворяя в своем потоке даже людей.
Френтос на мгновение испугался столь могущественной силы, и сам от тряски земли в один момент упал на одно колено, будто преклонившись перед истинной силой Бога Природа. Он видел, как вихрь, несший теперь с собой постоянно отрываемые им от цирка части, буквально съедал еще смеющихся от происходящего на арене людей, и в ужасе заметил, как все они растворяются в воздухе, превращаясь в Черное Пламя, собирающееся в одно толстое кольцо вокруг арены. Его смех не пропал, а переместился будто в самую черепную коробку Френтоса, теперь звуча намного жутче, холоднее и безумнее. Даже в усилившемся теперь ледяном, шквальном дожде, он не чувствовал такого холода, как в том смехе. На мгновение тот холод заморозил и его самого — его губы задрожали, тело перестало двигаться, и Синее Пламя его глаз в миг погасло. Промокшее до ниточки тело теперь дрожало словно кленовый лист на ветру, и не на обычном, а на самом настоящем ветре разрушения, что только большей болью в голове озвучивало имя его последнего непобежденного противника — ветра пустынь.
— Так это оно? Черное Пламя? — все еще едва шевеля губами, смотрел по сторонам Френтос.
— Синее Пламя, которым ты владеешь, тоже часть Черного. — дрожал в ушах Френтоса голос будто телепатии Серпиона, на самом деле лишь отражаемый от все разбивающихся о тело Френтоса капель дождя.