Последний из Первых Миров - Эпоха Тишины. Том 2 (СИ)

— После того, как исчез Соккон, ты направил меня сюда, и я был против этого. Я хотел помочь брату, и мне было плевать на ваши планы. — говоря уже громче, резко махнул он рукой. — Это Лилика отговорила меня тогда! Попросила помочь тебе, как ты когда-то помогал ей. Она рассказала мне, кем ты был в прошлом. Как ты из последних сил защищал людей от имтердов и героически бросался в бой, чтобы защитить слабых!

В дрожи Серпион прикусил губу. Его дыхание участилось, а от бури в его собственном сердце на мгновение в небе погасли молнии, хоть и в покрывших его тучах еще глухо гремел гром. Слова Френтоса имели смысл, великий для сбившегося с пути Бога, и это только добавляло ему боли, терзая загнанное в угол отчаянием сильное сердце, колебля его волю.

— И теперь ты стоишь здесь, передо мной, в этом проклятом месте. Почему?.. — со злобой напряг сильные челюсти Френтос. — Почему ты стал слугой этого Пламени?

— Почему я стал таким? — тихо и с дрожью в голосе, будто себя самого, спросил Серпион. — Не потому ли, что все вы, со своей жаждой индивидуальности, бежите от единства, к которому стремлюсь я, и которого жаждет природа?

— И все? — цыкнул Френтос. — Может быть ты этого не знал, но люди тоже часть природы. Разве среди животных не происходит того же, что происходит среди людей?

— Я говорю не об этой природе, Френтос. — серьезнее насупился Серпион. — Тебе не дано этого понять. Почти ни один человек на это не способен. Не ведая истинной сущности природы, вы все нарушаете ее законы, и обращаете ее любовь к вам в гнев.

Паузы между словами Бога Природы о многом говорили Френтосу. Он был уверен, что собеседник очень тщательно, и не просто так, выбирает слова, так наверняка стараясь что-то от него скрыть. Он был не лучшим переговорщиком, в целом как и Серпион, и всегда предпочитал словам действием. Но кое-что, за свои короткие, в сравнении с возрастом Серпиона, годы жизни, он все-таки в этом ремесле усвоил.

— И как природа связана с тем, что происходит вокруг? И почему вдруг ты решил, что я ее враг?

Серпион сглотнул, будто проглотив с тем и слова, которые уже собирался сказать, но которых говорить не мог.

— Говори, что это за Черное Пламя, и как оно связано с Дафаром, Эмонсеном, и Графом Думой. — легко подловив Серпиона на осечке речи, напрямую обратился к нему Френтос.

— С Думой? Тебе это должно быть лучше известно.

Если то не была капля все усиливающегося дождя, то по щеке Френтоса пробежала его собственная капля холодного пота.

— Ведь это в твоих жилах течет его кровь.

Сердце Френтоса забилось быстрее от тех слов, но вовсе не от волнения. Его ритм был злее, и так же зло теперь, с треском, сжимались его зубы. Он уже давно думал об этом, и эта мысль не давала ему покоя с того самого момента, как, на дне рождения Таргота, о случае изнасилования Думой ему и братьям рассказала его мать. Хоть отец и мать очень старательно уверяли его в обратном, он не раз думал, что именно результатом того изнасилования в итоге стал он, родившись на свет ровно через десять месяцев после этого, и ничем не похожий на своих предшественников в роду — красновласых и красноглазых красавцев.

— Все равно. — уверенно отмахнулся Френтос. — Все, что я с ним разделил, это Синее Пламя. Черного у меня нет, и я о нем ничего не знаю.

— Тебя не смущает то, что говорил Доран перед тем, как я вышел на арену?

— Доран?

— Все, кого поглощает Черное Пламя, разделяют между собой его волю.

— Они сказали, что ты должен покарать предателя. Как я понимаю, покарать сына Думы, который не пошел по его стопам, а?

— Предателем они назвали меня.

Френтос вздрогнул.

— Я предал природу, помогая Черному Пламени в достижении его искаженного «Единства», и предал своих товарищей, даже всех людей, совершив множество преступлений по его воле. Но теперь… — поднял перед собой тыльной стороной к Френтосу свое искрящееся молниями копье Серпион. — Теперь я искуплю свою вину перед ними. Я нарушу планы Дорана, и для этого…

— Хорош тут шутки шутить! — уже кипя от злобы, буквально презирая глупость ситуации в своем восприятии, махнул рукой Френтос. — Это твое Черное Пламя убило моих родителей! Настоящих, а не каких-то бездушных уродов! Что бы там ни было с моей кровью, и кому бы она не принадлежала, я никогда не покорюсь убийце своих родителей!

Ветер поднимал все больший шум, шатая опоры и ткани цирка, поднимая в воздух окружающий Френтоса и Серпиона песок, застилая уши их обоих бесконечно нарастающим, уже почти штормовым, гулом. Толпа кричала, смеялась, шепталась, и так же в небе на языке разгневанной природы будто между собой переговаривались раскаты грома, молнии от которых уже вот-вот были готовы разорвать небосвод, с чем и их покровитель среди людей, могущественный Бог Природы, был готов разорвать противника своей настоящей природы.