— Да разве по дороге ко мне вы ничего не видели?— с горькой усмешкой сказал старик. — Тише, тише вы, нетерпеливый юноша. Нужно ведь дать этим джентльменам время на переход из форта Эдуард к нашей крепости.
— Значит, они идут? Разведчик это сказал?
— Да. Но когда-то придут? По какой дороге? Этого я не знаю, потому что глупец не сказал мне об этом. Но, кажется, было написано письмо, и в этом заключается единственная отрадная сторона вопроса. Если бы известие было плохое, этот французский мосье любезно переслал бы его нам.
— Значит, он оставил у себя письмо, хотя и отпустил гонца?
— Да. Вот оно, хваленое «добродушие» французов!
— А что говорит разведчик? У него есть глаза, уши и язык. Что донес он на словах?
— О, сэр, он обладает всеми органами чувств и может сказать все, что видел и слышал. В общем, из его рассказа явствует следующее: на берегах Гудзона стоит крепость его величества под названием форт Эдуард, наименованный так, как вам известно, в честь его величества принца Йоркского. Форт этот снабжен надлежащим количеством воинов.
— Но разве там не собираются выступать нам на помощь?
— В крепости производятся утренние и вечерние ученья. Когда один из новобранцев просыпал порох над похлебкой, порошинки, попавшие на уголья, сгорели. — И вдруг, переменив свой горький, иронический тон и заговорив более вдумчиво и серьезно, Мунро прибавил: — А между тем в этом письме могло... нет, должно было быть что-нибудь нужное для нас!
— Нам следует принять быстрое решение, — сказал Дункан, пользуясь переменой настроения своего начальника, чтобы перейти к самой важной цели беседы. — Не могу скрыть от вас, сэр, что лагерь не может долго продержаться, и с грустью прибавлю, что и в самом форте, по-видимому, обстоятельства не многим лучше: более половины орудий взорвано.
— А разве могло быть иначе? Часть пушек мы выловили со дна озера, другие ржавели в лесах со времени открытия этой страны, третьи никогда и не были пушками — безделушки, и только. Неужели вы думаете, сэр, что в этой пустыне, на расстоянии трех тысяч миль от Великобритании, возможно иметь хорошие орудия?
— Стены обваливаются, провизия начинает истощаться,— продолжал Хейворд. — Даже среди солдат замечаются признаки неудовольствия и тревоги.
— Майор Хейворд, — сказал полковник и повернулся с достоинством к своему молодому товарищу, — напрасно прослужил бы я полстолетия, поседев на службе, если бы не знал всего, что вы слазали, и не понимал наших стесненных обстоятельств. Тем не менее мы должны помнить, что часть нашей армии и наша собственная еще не пострадали. До тех пор пока не истощится надежда на подкрепление со стороны генерала Вэбба, я буду защищать эту крепость, хотя бы с помощью булыжников, собранных на побережье озера. Сейчас нам важнее всего увидеть письмо начальника форта Эдуард.
— Не могу ли я быть вам полезным?
— Да, сэр, можете. Вдобавок ко всем своим остальным любезностям маркиз де Монкальм просит у меня свидания на поляне между этой крепостью и его собственным лагерем, желая, как он говорит, сообщить нам кое-какие добавочные сведения. Я считаю, неблагоразумно показывать ему чрезмерное стремление повидаться с ним, а потому хотел бы послать к нему вас, одного из высших офицеров, в виде моего заместителя.
Дункан охотно согласился заменить начальника на время предполагавшегося свидания. Молодой человек получил необходимые наставления и откланялся.
Дункан мог действовать только в качестве представителя коменданта форта, а потому торжественность, которая, без сомнения, сопровождала бы свидание двух начальников враждующих сторон, была отменена. Через десять минут после разговора с Мунро Дункан вышел из крепостных ворот под звуки барабанного боя, под защитой маленького белого флага.
Навстречу Дункану выступил французский офицер и с обычными формальностями проводил его до отдаленного шатра Монкальма.
Французский генерал принял молодого посланца из вражеского лагеря, стоя посреди своих офицеров и смуглой толпы туземных вождей, которые принимали участие в войне, каждый во главе воинов своего племени. Быстро окинув взглядом темную группу краснокожих и неожиданно увидев среди них лицо Магуа, который смотрел на него спокойным, но пристальным взглядом, Хейворд остановился; невольное тихое восклицание сорвалось у него с уст, однако майор быстро подавил все признаки своего волнения и обернулся к вражескому командиру. Монкальм уже сделал шаг к нему навстречу.
В тот период, о котором мы пишем, Монкальм достиг зенита своей счастливой судьбы. Но даже в этом положении он был приветлив и столько же славился вежливостью, сколько и рыцарским мужеством. Дункан отвел глаза от фигуры злобного Магуа и повернулся к генералу.
— Майор, — начал по-французски Монкальм, — я очень рад... Ба! Где же переводчик?
— Мне кажется, его помощь не нужна, — скромно по-французски же ответил Хейворд: — я немного говорю на вашем языке.