Последний из Могикан

— Это был последний заряд пороха, последняя пуля из сумки, — сказал он. — Ну не все ли мне было равно, живой или мертвый он свалится в воду!.. Ункас, мальчик мой, пройди-ка к челноку да принеси оттуда большой рог. Там весь запас нашего пороха. К сожалению, мы, вероятно, скоро истратим его до последней крупинки. Если я ошибаюсь, пусть скажут, что я совсем не знаю макуасов.

Молодой могикан быстро пошел исполнить приказание разведчика. Соколиный Глаз уныло и бесполезно перебирал содержимое своей сумки и напрасно старался выскрести порох из своей пустой пороховницы. Его унылое занятие скоро прервал громкий и пронзительный крик Ункаса. Даже для неопытных ушей Дункана восклицание молодого могикана показалось сигналом нового, нежданного бедствия. Хейворд быстро вскочил, совершенно позабыв об опасности, которую мог на себя навлечь, выпрямив свою высокую фигуру. Точно поддаваясь его побуждению, все остальные тоже кинулись в узкий проход между двумя пещерами. Они двигались так быстро, что выстрелы их врагов пропали даром. Крик Ункаса заставил сестер и раненого Давида выйти из своего приюта, и скоро все поняли, какое несчастье привело в ужас молодого индейца.

Невдалеке от утеса виднелся легкий челнок разведчика; он несся по реке, очевидно под управлением какого-то невидимого пловца. Когда взгляд Соколиного Глаза различил неприятную для него картину, он мгновенно приложился и спустил курок; сверкнула искра кремня, но ствол не ответил выстрелом.

— Поздно! — вскрикнул Соколиный Глаз и с отчаянием уронил винтовку на землю. — Этот злодей миновал быстрину, и даже будь у нас порох, я не мог бы остановить его пулей.

Между тем отважный гурон выставил голову из-за бортов челнока и, скользя по течению, взмахнул в воздухе рукой. Из его груди вылетел победный клич; из лесу ему ответили завывания, смех и свирепые крики.

— Смейтесь, дети сатаны! — пробормотал разведчик, садясь на выступ скалы. — Самые меткие винтовки, лучшие три винтовки в этих лесах, теперь не опаснее прошлогодних оленьих рогов!

— Что же теперь делать? — спросил Дункан. — Что с нами будет?

Вместо ответа Соколиный Глаз только провел пальцем вокруг темени, и это движение было до того красноречиво, что никто из видевших жест разведчика не мог усомниться в его значении.  i

— Нет, нет, наше положение не может быть так безнадежно! — воскликнул молодой майор. — Гуроны еще не здесь, у нас есть возможность укрепить пещеры и помешать им высадиться.

— А какими средствами, спрошу я вас? — послышалось замечание Соколиного Глаза. — Стрелами Ункаса или слезами девушек? Нет, нет, вы молоды, богаты, у вас есть друзья, и я понимаю, что в ваши лета тяжело умирать. Но, — прибавил он и перевел взгляд на могикан, — не следует забывать, что мы с вами белые. Покажем жителям этих лесов, что кровь белых способна литься так же легко, как и кровь краснокожих, когда наступает их последний час.

Дункан посмотрел по направлению взгляда разведчика; поведение индейцев подтвердило его самые ужасные опасения.

Чингачгук в гордой позе сидел на обломке скалы; он положил на камень нож и томагавк, снял с головы орлиное перо и приглаживал единственную свою прядь волос, как бы приготовляя ее для последнего, ужасного назначения. Лицо индейца было спокойно, хотя и задумчиво; его темные огневые глаза мало-помалу теряли воинственный блеск и принимали выражение бесстрастия и готовности к смерти.

— Я не верю, чтобы наше положение было совсем безнадежно, — повторил Дункан. — Каждую секунду может подойти помощь, и я не вижу ни одного врага. Им надоела борьба, во время которой они подвергаются слишком большой опасности, не видя впереди достаточных выгод.

— Может быть, через минуту, через час эти змеи подкрадутся к нам. В это самое мгновение они способны лежать и слушать нас, — сказал Соколиный Глаз. — Чингачгук, — прибавил он по-делаварски, — брат мой, мы с тобой вместе бились в последний раз... Теперь макуас будет торжествовать при мысли о смерти мудрого могикана и его белолицего друга.

— Пусть жены мингов плачут над своими убитыми!— с непоколебимой твердостью и гордостью ответил индеец. — Великий Змей могикан свернул свои кольца в их вигвамах[13], отравил их победные клики плачем и стонами детей, отцы которых не вернулись домой. С тех пор как растаял последний снег, тела одиннадцати воинов уснули навеки вдали от могил своих праотцев, и никто не скажет, где они пали после того, как язык Чингачгука замолкнет навеки. Пусть обнажатся самые острые ножи макуасов, пусть взовьются в воздухе их самые быстрые томагавки, потому что величайший враг мингов попался в их руки... Ункас, последний побег благородного дерева, позови этих трусов, прикажи им поторопиться.

— Они отыскивают своего умершего соплеменника там, среди рыб, — ответил тихий, мягкий голос молодого вождя. — Гуроны плывут вместе со скользкими угрями. Как спелые плоды, падают они с ветвей деревьев, а могикане смеются.