Последний из Могикан

Девушка отшатнулась с горделивым, полным женского достоинства видом; ее темные глаза вспыхнули, яркий румянец, похожий на прощальный луч заходящего солнца, разлился по ее лицу.

— Я ваша пленница, и когда наступит время, я буду готова идти хотя бы на смерть, — холодно проговорила она и, сейчас же обернувшись к Соколиному Глазу, прибавила:— От души благодарю вас, великодушный охотник! Ваше предложение бесполезно, я не могла бы принять его, но вы можете оказать мне услугу даже большую, чем та, которую вы так великодушно предлагали. Взгляните на это несчастное, изнемогающее дитя! Не покидайте ее, пока она не доберется до места, где живут ее друзья. Я не стану говорить, — прибавила она, крепко пожимая жесткую руку разведчика, — что ее отец наградит вас, — люди, подобные вам, презирают награду, — но он будет благодарить и благословлять вас. Боже мой, если бы я могла услышать благословение из его уст в эту ужасную минуту!

Голос ее внезапно прервался; она молчала в продолжение нескольких минут, потом подошла к Дункану, продолжавшему поддерживать ее лишившуюся чувств сестру, и добавила более спокойным тоном:

— Мне остается еще обратиться к вам. Нечего говорить, чтобы вы берегли сокровище, которым будете обладать. Она добра, кротка, мила, как только может быть смертное существо. В ней нет ни одного недостатка, который мог бы заставить покраснеть самого гордого из людей. Она красива... О, удивительно красива! — прибавила она с любовью и печалью, кладя смуглую руку на мраморный лоб Алисы и откидывая золотые волосы, падавшие на глаза молодой девушки. — А душа ее чиста и белоснежна. Я могла бы сказать многое, но пощажу и вас и себя...

Голос ее замер, она наклонилась над сестрой. После долгого, горестного поцелуя она поднялась и со смертельно бледным лицом, но без малейшей слезники в лихорадочно горящих глазах повернулась к дикарю и сказала с прежним надменным видом:

— Ну, теперь я готова идти, если вам угодно.

— Да, уходи, — крикнул Дункан, передавая Алису на руки индейской девушке, — уходи, Магуа, уходи! У делаваров есть свои законы, которые запрещают удерживать тебя, но я... я не обязан подчиняться им. Ступай, злобное чудовище, чего же ты медлишь?

Трудно описать выражение, с которым Магуа слушал слова молодого человека. Сначала на лице его мелькнуло злорадство, но в следующее же мгновение оно сменилось всегдашним холодным, хитрым выражением.

— Лес открыт для всех, — отвечал он. — Щедрая Рука может идти туда.

— Постойте! — крикнул Соколиный Глаз, хватая Дункана за руку и насильно удерживая его. — Вы не знаете коварства этого дьявола. Он заведет вас в засаду, и ваша смерть..

— Гурон... — прервал его Ункас. До сих пор, покорный строгим обычаям своего племени, он оставался внимательным, серьезным слушателем всего, что происходило перед ним. — Гурон, справедливость делаваров исходит от великого Манитто. Взгляни на солнце. Оно стоит теперь около верхних ветвей вон тех кустов. Твой путь открыт и не длинен. Когда солнце поднимется над деревьями, по твоим следам пойдут люди.

— Я слышу карканье вороны! — сказал Магуа с насмешливым хохотом. — Догоняй, — прибавил он, потрясая рукой перед толпой, медленно расступившейся перед ним. — Вейандоту не страшны делавары. Собаки, зайцы, воры, я плюю на вас!

Его презрительные слова были выслушаны делаварами в мертвом, зловещем молчании. Магуа беспрепятственно направился к лесу в сопровождении своей спутницы, под защитой нерушимых законов гостеприимства. 

Глава XXXI

Пока враг и его жертва были еще в виду толпы, делавары оставались неподвижными, словно прикованные к месту, но как только гурон исчез, могучие страсти вырвались наружу, и толпа заволновалась, как бурное море.

Ункас продолжал стоять на возвышении, не отрывая глаз от фигуры Коры, пока цвет ее платья не смешался с листвой леса. Сойдя с возвышения, он молча прошел среди толпы и скрылся в той хижине, из которой вышел. Наиболее серьезные и наблюдательные воины заметили гнев, сверкавший в глазах молодого пленника, когда он проходил мимо них. Таменунда и Алису увели, женщинам и детям приказано было разойтись. В продолжение следующего часа лагерь походил на улей потревоженных пчел, дожидавшихся только появления своего предводителя, чтобы предпринять отдаленный полет.

Наконец из хижины Ункаса вышел молодой воин; решительными шагами он прошел к маленькой сосне, росшей в расщелине каменистой террасы, содрал с нее кору и безмолвно вернулся туда, откуда пришел. За ним вскоре пришел другой и оборвал с дерева ветви, оставив только обнаженный ствол. Третий раскрасил голый ствол темнокрасными полосами. Все эти проявления воинственных намерений предводителей племени принимались воинами в угрюмом, зловещем молчании. Наконец показался и сам могикан; на нем не было никакой одежды, кроме пояса и легкой обуви; половина его красивого лица была спрятана под грубым черным облаком краски.