Последний из Могикан

— Некогда мы спали там, где можно слышать гневный ропот Соленого озера. Тогда мы были правителями и сагаморами всей страны. Но когда у каждого ручья стали попадаться бледнолицые, мы пошли, вслед за оленями, назад к нашей родной реке. Делаваров не стало. Только немногие из воинов остались пить воду любимой реки. Тогда предки мои сказали: «Здесь мы будем охотиться. Воды этой реки бегут в Соленое озеро. Если мы пойдем в сторону заходящего солнца, то найдем потоки, которые бегут в великие озера сладкой воды; могикан умрет там, как умирают рыбы моря в прозрачных источниках. Когда Манитто будет готов, то скажет: «Идите» — и мы пойдем по реке к морю и вернем себе свое». Вот, делавары, во что верят дети Черепахи. Наши глаза устремлены к восходящему солнцу, а не к заходящему. Мы знаем, откуда оно приходит, но не знаем, куда уходит. Довольно.

Потомки ленапов слушали слова Ункаса с тем уважением, которое внушает суеверный страх. Ункас внимательно следил за своими слушателями. Убедившись, что его слова произвели выгодное впечатление, он окинул взглядом безмолвную толпу, окружавшую возвышение, на котором сидел Таменунд, и впервые увидел связанного разведчика. Он пробрался сквозь толпу к своему другу, быстрым, гневным движением ножа перерезал связывавшие его тело ремни и дал знак толпе расступиться. Индейцы, повиновались молча и снова сомкнулись в круг, как до появления Ункаса. Он взял разведчика за руку и подвел его к патриарху.

— Отец, — сказал он, — взгляни на этого бледнолицего: это справедливый человек, друг делаваров и гроза макуасов.

— Какое имя заслужил он своими подвигами?

— Мы называем его Соколиным Глазом, — ответил Ункас, называя разведчика его делаварским прозвищем, — потому что зрение никогда не изменяет ему. Многим он известен своим верным ружьем, и они называют его Длинным Карабином.

— Длинный Карабин! — воскликнул Таменунд, открывая глаза и сурово смотря на разведчика. — Моему сыну не следовало бы называть его другом.

— Я называю другом того, кто на деле показывает себя другом, — ответил молодой вождь спокойно и твердо. — Если делавары приветствуют Ункаса, то и Соколиный Глаз находится среди друзей.

— Бледнолицый убил многих из моих воинов. Его имя славится ударами, которые он нанес ленапам.

— Если какой-нибудь минг нашептал это на ухо делаварам, то этим только доказал, что он лживая птица, — сказал разведчик.

Он решил, что для него наступило время оправдаться в таких оскорбительных обвинениях.

— Что я убивал макуасов — не стану отрицать, убивал, даже на их совещаниях у костра. Но никогда моя рука не принесла вреда делавару, так как я дружески отношусь к ним и ко всем, кто принадлежит к их племени.

Легкий одобрительный шопот пробежал среди воинов, обменявшихся друг с другом взглядами, говорившими, что эти люди начинают сознавать свое заблуждение.

— Где гурон? — спросил Таменунд.

Магуа смело выступил и встал перед патриархом.

— Справедливый Таменунд не удержит того, что гурон одолжил ему на время, — сказал он.

— Скажи мне, сын моего брата, — проговорил мудрец, отворачиваясь от мрачного лица Хитрой Лисицы и устремляя свой взор на открытое лицо Ункаса, — имеет ли гурон над тобой право победителя?

— Нет. Барс может иногда попадать в ловушки, расставленные женщинами, но он силён и знает, как выпрыгнуть из них.

— А Длинный Карабин?

— Смеется над мингом. Ступай, гурон, спроси у своих женщин, каков из себя медведь.

— А чужеземец и белая девушка, которые вместе пришли в мой лагерь?

— Должны идти свободно по какому угодно пути.

— А женщина, которую гурон оставил у моих воинов?

Ункас не отвечал.

— А женщина, которую минг привел в мой лагерь? — строго повторил Таменунд.

— Она моя! — крикнул Магуа, с торжеством потрясая рукой перед Ункасом. — Могикан, ты знаешь, что она моя!

— Мой сын молчит, — сказал Таменунд, стараясь понять выражение лица юноши.

— Это правда, — тихо ответил Ункас.

Последовала короткая красноречивая пауза, во время которой ясно было, как неохотно толпа признавала справедливость требования минга. Наконец мудрец, которому одному принадлежало права решения, сказал твердым голосом:

— Уходи, гурон.

— А как он уйдет, справедливый Таменунд, — спросил коварный Магуа, — с пленницей или без нее? Вигвам Хитрой Лисицы пуст. Поддержи его, отдав то, что ему принадлежит.

Старец сидел некоторое время, погруженный в глубокое раздумье; потом он наклонил голову к одному из своих почтенных товарищей и спросил:

— Этот минг — один из вождей своего племени?

— Первый среди своих соплеменников.

— Чего же ты еще хочешь, девушка? Великий воин берет тебя в жены. Иди, твой род не угаснет.

— Лучше, в тысячу раз лучше, чтобы он угас, — воскликнула с,ужасом Кора, — чем подвергнуться такому унижению!

— Гурон, ее душа в палатках ее отцов. Несчастная девушка принесет несчастье в вигвам.

— Она говорит языком своего народа, — возразил Магуа, смотря с горькой иронией на свою жертву. — Она из рода торгашей и торгуется из-за ласкового взгляда. Пусть Таменунд скажет что следует.

— Возьми за нее выкуп, а от нас пожелание тебе счастья.