Я отошёл от полок и стал смотреть картины. Два портрета Карапчевского -- совсем молодого и теперешнего, без бороды и с бородой. Портреты Жебелева, Никиты Максимовича, каких-то неизвестных мне людей. Портрет маленькой девочки с тёмно-каштановыми волосами и круглым лицом, которая прижимает к себе книгу. Небоскрёбы, в которых отражаются облака. Знакомый двор с сиренями и черёмухами. Слияние Туганки и Ерги, а вдали -- дымка Островов.
На всех картинах была одна подпись -- "Карапч...". Неужели Александр Дмитриевич? Или Никита Максимович? Никогда не слышал, что они занимались живописью. Это не Лиза -- на детские рисунки не похоже. Я посмотрел на подпись внимательнее: "Карапч...я". Ну, конечно, это Евгения! Все в этом семействе талантливы, и каждый талантлив по-своему. Разве не счастье, что меня сюда приняли?
Мой взгляд упал на лежавшую на телефонном столике газету "Хронос". На первой полосе подробно писали о выступлении первого консула.
"Господин первый консул подчеркнул, что наши корни не только в Риме и Греции, но и в Египте: "Римляне учились у греков, а греки -- у египтян. Я не призываю отказываться от римского права и греческой философии. Я призываю вернуться и к египетской мудрости. Всеохватной, универсальной мудрости". Последние слова были встречены бурными аплодисментами".
* * *
Прозвенел дверной звонок. Карапчевский со словами: "Вот и Никмак", -- пошёл открывать. Послышался голос Никиты Максимовича. Все поднялись, чтобы приветствовать Бульдога. Лиза скривила недовольное лицо, поджала под себя вторую ногу, и снова уткнулась в мнемоник.
Никита Максимович тоже приготовил для Евгении тюльпаны, а для Карапчевского -- сверкающую двухпудовую гирю. Гирю, пыхтя и кряхтя, внёс грузчик в фартуке, который тут же удалился.
-- Никита, ты с ума сошёл! -- сказала Евгения.
-- Саша от тебя скрывает, но врачи ему посоветовали больше физических упражнений, -- сказал Никита Максимович. -- Сидячий образ жизни приводит к известным последствиям. -- Он погладил свой живот.
-- Да я же её не подниму, -- сказал Карапчевский.
-- А ты постепенно.
Никита Максимович опять открыл дверь. Вошёл тот же грузчик с напарником. Первый нёс гирю пудовую и гирю в полпуда. Второй нёс гирю в четверть пуда и совсем крохотную, для детской ручки. Они получили чаевые и удалились окончательно.
-- Начни с вот этой. -- Никита Максимович передал Карапчевскому гирю-крошку.
-- Это тебе такие подарки нужно дарить, -- сказал Жебелев.
Никита Максимович вместо ответа взялся за пудовую гирю... Евгения опять ойкнула. Никита Максимович передумал и взялся за двухпудовку. Все разошлись, как будто он собрался метать этот ужасный снаряд. Никита Максимович напрягся, рванул гирю до груди, начал толкать руку вверх, почти разогнул руку... Но в самом конце не смог преодолеть страшную дрожь и сдался.
Мы вернулись в гостиную. Лиза не обратила на нас внимания.
-- Для нового поколения, -- сказал Никита Максимович и положил на стол "Чёрную землю фараонов" в новом издании.
-- Лиза, это для тебя, -- сказал Карапчевский.
-- Спасибо, -- буркнула Лиза, не поворачивая головы.
-- Избаловали, -- сказала Евгения. -- Никита, ты посмотри, что Серёжа подарил нашей Лизе. Теперь наша принцесса не хочет видеть никаких книг.
Никита Максимович пригляделся к игрушке.
-- Женя, это чрезвычайно полезная вещь для учёбы, -- сказал он.
-- Сговорились, -- сказала Евгения. -- Трое против одного. Против одной.
-- Саша, на два слова. -- Никита Максимович потянул Карапчевского, а заодно меня в коридор.
Евгения посмотрела нам вслед, но ничего не сказала.
В самом конце коридора Никита Максимович шёпотом сказал, что Виталия Петровича уволили с поста директора Первой образцовой гимназии, а директором стал один из учителей -- почти неприкрытый дифференциатор. О возвращении совместного обучения не может быть речи.
-- Я не хотел портить праздник, но ты должен был знать.
-- Конечно, должен, -- сказал Карапчевский. -- Наверное, следует позвонить Виталию Петровичу?
-- Я звонил. Отвечают, что он простудился и слишком слаб, чтобы говорить.
-- Какие же они подонки! Когда он хотел сам уйти, его не отпустили. Теперь выгоняют.
Мне было жаль знаменитого директора. Один из немногих сторонников интеграции среди начальства. Мы вернулись в гостиную с печальными лицами.
-- Дела? -- спросила Евгения.
-- Дела, -- сказал Карапчевский. -- Инткомовские мелочи.
Никита Максимович быстро переменил выражение лица и сказал:
-- Прошу внимания!
С видом фокусника, который достаёт из кармана голубя, он достал какую-то бумагу. Это была поздравительная телеграмма от первого помощника первого консула, которая пришла на адрес Инткома. Никита Максимович её немедленно зачитал. Он был из тех людей, которые сначала сообщают плохую новость, а потом -- хорошую.
-- От первого помощника второго заместителя третьего письмоводителя, -- ухмыльнулся Карапчевский. -- Раньше он сам мне звонил.
-- Не замечал за тобой такой амбициозности, -- сказал Жебелев.