Последний гетман

Под такое настроение он и в этот вечер позабыл поругать Дараганов, и назавтра не вспомнил. Завтрашний-то день уже около полудня наступил, когда сестрица со служанкой, нарочно громыхая, принесли поднос со всяким таким питвом и яством. Сестрица посетовала:

– Уж один, мой ясновельможный братец, управляйся. Мойгто бунчук никак с утра не оховается. Пойду потолкаю! Душица, ты, чего трэба, услужи. Да порасторопнее, неторопа!

Окрик не был грозен, скорее игрив…

VI

«России пожеланный наследник» появился в зиму 1754 года; Великая Княгиня Екатерина Алексеевна стала после того никому не нужна. Елизавета Петровна прямо от родильной кроватки унесла малютку, еще до рождения ею же названного Павлом, и про мать совсем забыла. Муженек, разумеется, и не вспоминал. И в самый-то болезный и торжественный день Екатерина Алексеевна до вечера одна лежала на холодной родильной кровати, все еще распятая, брошенная и повивальной бабкой и горничными – во дворце шел пир горой, – лежала с застрявшими слезами в горле, пока не наскочил на нее Алексей Разумовский и не пригнал за ширмы женщин, в том числе фрейлин и статс-дам, чтоб они вспомнили, по какому случаю пир. А следом за братом осмелился явиться на женскую половину Малого двора и Кирилл. Нашел роженицу уже на кровати привычной – наконец-то под окрики Алексея Григорьевича обиходили и уложили. Он и ушел, с пониманием кивнув Кириллу, который в темном уголке сидел с большой игрушкой – мохнатым зайчиком, склонившимся над барабаном. Если подергивать за шелковый шнурок, зайчик начинал колотить палочками. Кирилл сам не понимал, с чего он выбрал именно эту игрушку. Но время вручить ее роженице не выпадало; приведенные в чувство окриками первого камергера, женщины долго и показно суетились вокруг Великой Княгини. От какой-то тоски Кирилл иногда в забывчивости потягивал шнурок… и сейчас же в испуге гнул вниз заячью мордашку, чтоб приглушить звук.- Ступайте… – из-за бархатного полога кровати прошелестел совсем незнакомый голос.

Обрадованный топот ног, голоса, уносившиеся на звук пира, начавшегося еще с утра. При трех свечах осталась одна сиделка – старушка, души не чаявшая в Великой Княгине. Кирилл думал о судьбе людей ееликих… и в сущности никому не нужных. Интересно, если б он так же лежал, какой-то болезнью распятый, уже не способный подписывать щедрые универсалы, – много ль возле него людишек крутилось? Впервые такое непотребное раздумье нашло. Голос из-за бархатного балдахина попросил:

– Кирилл Григорьевич, подойдите… только не смотрите на меня…

Оказывается, полог и не был задернут – в такой радости убегали женщины – фрейлины и статс-дамы. Сиделка, мало что стара, так была еще и глуха. Барабанных палочек не слышала, когда увидела мужика, то вскричала привычное:

– Чур, чур меня!…

Кирилл поставил зайца на прикроватный столик, шнурком невольно к Екатерине Алексеевне. Укрытая одеялом по самые глаза, она слегка пошевелила вытянувшейся из-под шелка рукой, бледной и совершенно негнущейся. Но палочки все-таки издали солдатски-четкий звук.

– Барабарщик…

Кирилл с ужасом осознал, кого несчастная роженица увидела в безобидной, казалось бы, игрушке… нет, нет!

– Я заменю, я сейчас сбегаю, принесу другую!…

– Не утруждайтесь, мой друг… меня это веселит… Посидев недолго и не зная, как себя вести, он ткнул под бок задремавшую старушку:

– Вы уж тут приглядите, вот в благодарность… – сунул ей денег и скорым шагом вышел из спальни.

Интересно, что подумала старая душа, увидев у кровати роженицы не мужа, – тот до сего времени так и не удосужился навестить…

VII

Зима пролетела незаметно, в пирах, балах, поездках на охоту в братнины Гостилицы, в донесениях с осиротевшей Украины, а потом и в донесениях на Украину, из Петербурга и Москвы. Между всеми хлопотами еще один сынок народился, Андреем назвали – чтоб ленту Андреевскую поскорее получал. Екатерина Ивановна не была Великой Княгиней, но ее при родах окружала истинно княжеская суета. Мужу-гетману и ступить на женскую половину не позволяли, с десяток прислужниц, в том числе сестра Вера и неустанная Душица, дневали и ночевали. Любая Великая Княгиня – не только брошенная мужем и на монастырь обреченная Екатерина Алексеевна – могла бы позавидовать: надышаться не могли, а муженек завалил всякими игрушками-безделушками. Вспомнил и про зайчика-барабанщика, с нарочным велел срочно из Петербурга доставить. Думал, удивит и порадует. Но Екатерина Ивановна, уже совсем оправившаяся и лишь по привычке капризничавшая, мохнатого барабанщика брезгливо оттолкнула:

– Фу, какая гадость!

Можно бы было и обидеться на ее, нарышкинскую, невоспитанность, да к чему? С какой-то грустью вытащил Кирилл барабанщика во двор и зашвырнул через забор в весеннюю грязь. Туда ему и дорога!