Он хитрованил, само собой. Были ведь еще и штанцы семейные, разросшегося рода Разумовских. В Петербурге – Государыня, а в Козельце – ее статс-дама, именем Наталья Демьяновна. Хоть Козелец, хоть и родимые Лемешки – все они по Киевскому тракту, хорошо ухоженному; когда Елизавета Петровна куп-но с камергером Алексеем Разумовским в 1744 году совершала свой знаменательный вояж со всем неисчислымим двором, дорожка была под скатерку выглажена, мосты везде новые учинены, да и верстовые столбы поставлены, еще не погнили с той поры. Кати на вороных, статс-дама, к сынку-гетману! Проста-проста, а ведь индуктный сбор-побор по-своему верно поняла. После первых поклонов гетману, отдаче поклонов невестке, причитаний возле внуков, она денежный причет начинала:
– Сынку добрий! Изнишчила нас неплатежа. Со-би-то потребно?..
Что оставалось – отвечать:
– Потребно, мати. Дай срок…
– Дам, сынку, дам, а даст ли Вера, знов кобета брюхатая?..
Статс-дама, по ухваткам своим так и оставшаяся шинкаркой, умильно пред паном-гетманом складывала ручки, когда-то не раз трепавшие его потылицу. Он по-своему любил мать и прощал ее семейное попрошайничество. Поди, не обеднеет Украина!
Являлся очередной гетманский универсал:
Уф!… Многовато вроде титулов накопилось? Но ведь все прописать надо. В надлежащем порядке. Польский орден – непоперед же российского?
А и всего-то сути после этих титлов, если по понятиям статс-дамы Натальи Демьяновны, – родственника Семена Васильевича Кочубея определить обозным Генеральным. Это министр над всем казацким имуществом. Но со времен гетмана Богдана Рожинского и по сю пору министров в казацком обиходе не было – слово
Генеральный все заменяло. Генерал то бишь. Главноначальствующий.
Гетман? Он волен казнить и миловать. В отличие от Государыни Елизаветы Петровны, здесь казни никто не отменял. Хотя миловать приятнее. А по сему:
Кто оспорит гетманский универсал? Может – только один человек, Самодержица Елизавета Петровна. Старший брат – и тот не властен, хотя в письме побубнил:
«Ты там, братец, поосторожнее. Твои универсалы кто-то в копиях Государыне пересылает. Не крутенько ли берешь…»
Брат – он на то и старший, чтоб иногда пожурить. Другим-то чего мешаться?
Так нет же, бориспольцы затеяли тяжбу. Местечко Борисполь, почитай, в пригородах Киева, там горлопаны известные. Да и поляками-иезуитами нашпандоренные. Как, свободных посполитых хотят закабалить?! Само собой, не с гетманом же судиться стали – с Верой, ее мужем Драгой, для благозвучия названного Дараганом. Нашла коса на казацкий камень! Жители-то к тому ж городовые – не сельские, чтоб их в холопов обращать? Суд! Но Евфим Дараган знал, кого управляющим ставить. В день ли пьяный, в ночь ли темную – людишки незнаемые, при оружии, в Борисполь нагрянули, все документы и другие городские знаки похитили – судитесь, голодранцы! Евфим Дараган при гетманском бунчуке состоит, смекаете?!
Бориспольцы дело проиграли, но слух дошел до Петербурга. Елизавета была в гневе. Канцлер Бестужев ей вторил – со смертью сына родство с племянницей Авдотьей прерывалось. Алексей-то ведь благость Елизаветы теперь на пару с Иваном Шуваловым делил, Бестужев мог перед ним и не заискивать. Старший брат, пужливостьго не отмеченный, все ж с тревогой отписывал: