Последний единорог

Единорог вскричала вновь и поднялась на задние ноги, точно ятаган. Славный взмах ее тела заставил Молли зажмуриться, но она открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как единорог прыгнула на Красного Быка — и Бык метнулся вбок, прочь с ее пути. Ее рог был светел снова, он пылал и вздрагивал мотыльком.

Она опять бросилась на Быка, и опять Бык отступил, тяжелый от охватившего его недоумения, но все еще быстрый, как рыба. Его собственные рога по цвету и подобию были молнией — и единорог спотыкалась и качалась от малейшего взмаха его головы; но он все отступал и отступал, неуклонно пятясь по берегу, как до этого пятилась она. Она же бросалась на него, нацеливаясь убить, но достичь его не могла. Она с таким же успехом могла бы делать выпады против тени или против воспоминания.

Так Красный Бык откатывался, не давая боя, пока она не подогнала его к самому краю воды. Там он и остановился намертво: прибой вихрился вокруг его копыт, и песок с шорохом бежал из–под них прочь. Бык не сражался и не убегал, и теперь она знала, что никогда не сможет уничтожить его. Но она все же приготовилась к следующему броску, пока Бык что–то изумленно бормотал своим горлом.

Для Молли Грю в этот стеклянный миг весь мир недвижно завис. Как если бы она стояла на башне, более высокой, чем башня Короля Хаггарда, и взглянула бы вниз, на бледную корку земли, где игрушечные мужчина и женщина глядели своими пришитыми глазами–бусинами на глиняного быка и единорога из слоновой кости. Забытые игрушки… Там была еще одна — полузасыпанная куколка, и замок из песка, где в одну из покосившихся башенок был воткнут король–палочка. Прилив зальет это все в одно мгновение, и не останется ничего, кроме дряблых птиц, прыгающих кругами по берегу.

Потом Шмендрик, встряхнув, притянул ее к своему боку и сказал:

— Молли.

Издалека, с моря, на них надвигались гребни глубинных волн — длинные, тяжелые валы, закручивавшиеся белым поперек своих зеленых сердцевин; они разбивали себя в дым на песчаных отмелях и скользких скалах и скрежетали по песчаному пляжу со звуком, похожим на пламя. Птицы подлетали вверх вопившими кучками, и их настойчивые крики негодования терялись в реве волн, словно булавки.

И в белизне, из белизны, расцветая в разорванной в клочья воде, с телами, измученными, исполосованными мраморными впадинами волн, с гривами, хвостами и хрупкими бородками самцов, пылая в солнечном свете, с глазами, такими же темными и драгоценными, как самое глубокое море — и в сиянии рогов, в перламутровом сиянии рогов!.. Рога близились к берегу, словно радужные мачты серебряных кораблей.

Но они не хотели выходить на сушу, пока там стоял Бык. Они кувыркались на отмелях, вихрями безумно кружились друг с другом, как испуганная рыбешка, когда выбирают сети: больше не с морем, а постепенно стряхивая его с себя. Каждый накат волн нес в себе сотни их и сбрасывал к тем, кто уже упирался, стараясь не оказаться вытолкнутым на берег, и они, в свою очередь, отчаянно вздымались вверх, становясь на дыбы, оступаясь и вытягивая свои длинные, облачные шеи далеко назад.

Единорог в самый последний раз опустила голову и бросила себя на Красного Быка. Если бы он был существом из подлинной плоти или же призраком из ветра, то от ее удара лопнул бы сгнившим плодом. Но он, ничего не заметив, развернулся и медленно пошел в море. Единороги яростно барахтались в воде, освобождая ему проход, топча и рассекая прибой и превращая его во взбаламученную дымку, в которой их рога зажигали радуги. А на берегу, на вершине утеса, и вдоль, и поперек — по всему королевству Хаггарда земля вздохнула, когда его тяжесть отошла от нее.

Он шел очень долго, прежде чем поплыть. Самые высокие морские валы разбивались, едва доходя ему до поджилок, а робкий прилив вообще убегал от него. Но когда, наконец, он отдался воле потока, то огромное море стеной встало за ним: зеленая и черная гора воды, глубокая, гладкая и жесткая, как ветер. Она собралась в молчании, складываясь от одного горизонта до другого, пока на мгновение взаправду не скрыла собой горба Красного Быка и его покатой спины. Шмендрик поднял на руки мертвого Принца, и они побежали вместе с Молли, пока лицо утеса не остановило их. Волна опала взрывом тучи цепей.

И тогда единороги из моря.

Молли никогда так и не разглядела их: они были светом, прыгавшим к ней, и криком, слепивщим ей глаза. Она была достаточно мудра, чтобы понимать: ни одному смертному никогда не суждено увидеть всех единорогов на свете, — и поэтому пыталась найти только свою и смотреть только на нее. Но их там было слишком много, и все они были слишком прекрасны. Слепая, как Бык, она двинулась, чтобы встретить их, протягивая к ним руки.