Последний довод побежденных

— Гражданин РФ. Российской Федерации. При мне паспорт должен быть. — Признаться, я был сбит с толку. Вопросы, их тон, антураж, с которым был обставлен сам допрос, неожиданно затянувшиеся раны — всему этому я не мог найти объяснения. Мои собеседники тоже не спешили мне его дать.

— Нет у тебя никакого паспорта. Ты был в одном тряпье, — возразил человек за столом. И тут же вклинился другой, тот самый «главный»:

— Нет и быть не может у тебя паспорта, унтерменш. Не морочь голову. Откуда ты взялся?

Нормально. Я невольно вгляделся в автора последнего пассажа. Похоже, фашистская форма не очень хорошо отразилась на его душевном здоровье. Честно вам скажу, от жесткого ответа меня удержала цепь, которой я был прикован к кровати.

— Позвоните и пробейте тогда. Это не проблема. Я вам телефон скажу, все свои адресные данные. И вообще, вам не кажется, что пора бы и представиться? И рассказать мне, что это за место?

В конце концов, все имеет свои границы. И этот дешевый балаган тоже обязан был рано или поздно закончиться. Не то что бы я был сильно оскорблен. Я не претендовал сейчас на уважение с их стороны, мне был необходим лишь тот минимум информации, который я озвучил в своем вопросе.

— Это место, где ТЫ отвечаешь на вопросы, рвань! — резко оборвал меня сидящий за столом человек. — Ты, может, и в школе учился?

Не расслышать издевку в вопросе было невозможно.

— Учился. В 479-й, имени маршала Чуйкова! — выпалил я.

Хлопнув ладонями по коленям, главный поднялся на ноги. Лицо его, изнеженное, холеное, исказила гримаса злости:

— Здесь я хозяин. Это мои наследственные земли, унтерменш, принадлежащие мне, и генерал-комиссар[45] мне здесь не указ. Я сделаю с тобой что захочу и получу ответы, которые мне нужны. Ты должен молиться за мою сестру, которую вы, двое оборванцев, заинтересовали! Именно благодаря ей вы не подохли на дороге, а получили лечение и еду! Так что, щенок, я последний раз повторяю: откуда ты? Только учти, что округ Москва — закрытое образование. И русских там очень мало. А те, что есть, носят метки, как, собственно, и все остальные унтерменши, — он сделал небольшую паузу, смотря на меня. — И потрудись объяснить, почему этой метки нет у тебя.

Я растерянно переводил взгляд с одного на другого. Такое ощущение, что мне дали роль в каком-то идиотском представлении с весьма недурственной игрой актеров. И, черт побери, лучше бы тут были камеры скрытые. Я не стесняясь, сильно ущипнул себя. Поморщившись от боли, констатировал, что не сплю. Что делать дальше я совершенно не представлял, и спросил первое, пришедшее на ум:

— Простите… а какой сейчас год?

Покачав головой с видом глубочайшего недоумения, главный коротко бросил своему подчиненному:

— Скажи, чтобы доктор поднялся. Пусть проверит, — и тут же, не прощаясь, удалился.

Я молча проводил его глазами. Оставшийся со мной мужчина делать этого не стал. Он просто поднялся со своего стула, безмолвно собирая в одну кучу стопку листов. Вытер о край одного из них перо ручки и выкатил столик за дверь. Через секунду вернулся за стулом, вынес его и щелкнул замком, запирая меня.

Странно, но аппетит меня покинул. Тем не менее не пропадать же добру. Я снова взялся за вилку и принялся за еду, машинально прокручивая в уме всю беседу. Много времени мне на это не потребовалось, я и доел быстро, и обдумал все моментально. Если допустить, хотя бы на секунду допустить, что все сейчас высказанное правда…

Я снова коснулся спины, провел по позвоночнику, справа от него, слева. Не нащупал ни рубца, ни заживающей раны. Наверное, каждый из нас любит определенность, и я не исключение. Мне было абсолютно ясно, что еще совсем недавно я умер. И теперь я очнулся в месте, где есть унтерменши с метками, округ Москва и генерал-комиссар. Мне было известно лишь одно государственное образование, где присутствовало все перечисленное. И называлось оно — Третий рейх.

После этой глобальной мысли пришла другая, несколько проще и гораздо приземленнее. С неудовольствием услышав громкое бурчание из живота, я покосился на дверь. Потом, спустившись с кровати и чудно переступая ногами, чтобы не мешалась цепь, заглянул под свисающую простынь. То, что я обнаружил там, заставило меня грустно ухмыльнуться и употребить парочку непарламентских выражений. Однако, понятное дело, других вариантов не предусматривалось. Поэтому, вновь кинув взгляд на дверь, я вытянул из-под кровати ночной горшок.

Окно было своеобразным эквивалентом часов для меня. Там, за окном, было темно или светло с разной интенсивностью, и это было единственным понятием времени. Я помню определение «биологические часы» и примерно понимаю, что оно означает. Судя по тому, что я не испытывал дискомфорта, продолжительность дня и ночи в месте, в котором я оказался, была нормальной. Хотя, с другой стороны, в своих поездках по разным часовым поясам нашей огромной родины я также не обламывался со временем, быстро приспосабливаясь к другому временному режиму.