Последний довод побежденных

Данный вывод я сделал, уже спустив ноги с кровати, переместившись к тому краю, где как раз и крепилась цепь. Прикрылся одеялом, накинув его на чресла, подвинул поудобнее столик, наконец-то разглядев в полной мере, чем меня собирались кормить. Чего-то такого необычного не было, да я и не ждал деликатесов. Жареный картофель, крупно, дольками, отдельно на тарелке бифштекс, салат из капусты и компот в граненом стакане. Я не осведомлен, чем там в настоящих больницах кормят, но поданными блюдами был в полной мере доволен. Вытянул из полотенца вилку и нож, быстро разделал мясо, отметив с сожалением отсутствие соуса. При всем при этом я постоянно кидал взгляд вбок, на открытую дверь. Закрыть ее никто не потрудился, и я рассчитывал на то, что меня посетит кто-то еще. Ведь сам я, по понятным причинам, выйти был не в состоянии.

Расчет мой оказался верен. Я только-только приступил к трапезе, как в комнату вошла целая делегация. Во-первых, высокий, крепкий мужчина, облаченный в полувоенный костюм. Вернее, как полувоенный. В большей степени он напоминал именно форму — брюки, достаточно свободные, китель, подпоясанный ремнем, все темно-серой расцветки. Вот только излишества в виде погон, пуговиц с орлами, там, ну или свастикой, знаки различия разные отсутствовали. Именно этим критерием я руководствовался, говоря «полувоенный». Кстати, свастика. Мысль эту я уловил и тут же понял, почему именно она мне пришла в голову. Цвет униформы весьма напоминал «фельдграу», известный мне, да и любому другому, кто хоть раз смотрел военные фильмы. Внимательно присмотревшись к мужчине, после секундных колебаний я все же решил, что это стилизация. Китель и брюки в большей степени напоминали современную американскую или бундесвер по эргономике. Не было той, ну, как выразиться, строгости линий, что ли. И карманы нагрудные, я точно помню, там узкие были, а тут нашитые, явно тактические. Ну и ремень, с обычной пряжкой.[44]

Хотя, что это я о шмотках? Лицо заслуживало больше внимания, нежели одежда. Подобное высокомерно-презрительное и одновременно отстраненное выражение вы можете увидеть в маршрутке, на сиденье сразу за водителем, и у окна в переполненном автобусе. Не могу сказать, что мне было ого-го как смешно, но в какой-то мере улыбнуло. Плюс к тому следом за мужчиной зашел еще один. Поставил принесенный с собой стул, на который величественно опустился первый, только утверждая меня в мысли о дешевых понтах. Затем обстановка моей палаты пополнилась еще одним стулом и столиком на колесах, на поверхности которого лежала стопка бумаги и стояла чернильница.

Я вынужденно прекратил прием пищи, положил аккуратно вилку на стол и постарался принять позу как можно достойнее. Особых неудобств по поводу своего внешнего вида я не испытывал — в конце концов, это не я так себя одел. Вернее, раздел.

— Имя, фамилия? — подал голос мужчина за столом. Второй, внимательно уставившись на меня, скрестил руки на груди.

— Можно я доем? Здравствуйте, — попытался я забросить пробный шар. В самом деле, какой смысл мне что-то приносить, если не давать утолить голод.

— Нет, — неожиданно опроверг мои умозаключения мужчина. — Отвечай на вопрос, есть будешь потом.

Мое приветствие он проигнорировал. Интересно, они все невежливые такие или тут надо употреблять какие-то другие слова? Нам ведь тут, как помнится, «не Россия». Но, во-первых, я не знаю ни слова на местном великом и могучем. Во-вторых, на наследников всяких там разноцветных орд мои нынешние посетители были не похожи. У обоих типично европейский тип лица.

Я, скрывая нервозность, провел пальцами по шее — зачесалась, зараза — и честно назвал свое имя и фамилию.

Вопрошающий, черканув пару строк, вновь взглянул на меня:

— Год и место рождения.

— Восемьдесят шестой, город-герой Москва, — вновь был я предельно откровенен. И только произнеся, заметил, что мой ответ остался незаписанным. Человек, отложив ручку в сторону, внимательно посмотрел на меня:

— Повтори.

— Год моего рождения одна тысяча девятьсот восемьдесят шестой от рождества Христова. Зарегистрирован и проживаю в столице нашей родины, городе-герое Москве, — постарался я дать максимально развернутый ответ.

Допрашивающий меня человек переглянулся со вторым, горделиво восседающем на стуле, и вновь уставился на меня. На лице его было написано явное недоумение. Второй, которого я для себя определил как главного, также рассматривал меня с интересом. Судя по всему, известие о том, что я являюсь столичным жителем и мне двадцать два года, сильно удивило их. Через секунду обряженный в стилизованную под период ВОВ форму главный кивнул своему подчиненному:

— Пиши все.

Тот незамедлительно последовал указанию:

— Национальность?

— Русский, — немного напрягся я. Вопрос о национальности в современной России был для многих больным. Не исключено, что и эти ряженые повернуты на нем.

— Каков твой статус? Кому ты принадлежишь? — Честно говоря, вопрос поставил меня в тупик. Я сморщил лоб, постаравшись найти на него приемлемый ответ.