Последний довод королей

– Мир? – буркнул Ищейка. – Вот так просто? Что ты с ним будешь делать, с миром?

– Ну… Думаю… выращивать будем что-нибудь, например.

– Выращивать? Гребаные мертвые! Да что ты, я… да хоть кто-то из наших знает о том, как что выращивать? Что мы умеем вообще, кроме как убивать?

Логен зябко передернул плечами.

– Надо же на что-то надеяться. Люди способны учиться.

– Способны ли? Чем больше убиваешь, тем лучше у тебя это получается. Чем лучше получается убивать, тем меньше проку от тебя во всем остальном. Мы потому и прожили так долго, что лучше нас в убийстве никого нет.

– Мрачный ты какой, Ищейка.

– Много лет как. Зато ты больно радостный, и мне это не по нраву. Надежда нам не к лицу, Логен. Ответь: ты хоть кому-нибудь в жизни не причинил боли? Что в твоей жизни не обернулось в грязь?

Логен задумался. Его жена и дети, отец и народ – все вернулось в грязь. Форли, Тридуба и Тул… добрые люди – и все мертвы. Кто-то пал от его руки, кто-то – по вине его небрежения, гордыни и глупости. Он видел перед мысленным взором их лица, и все они были печальны. Да разве бывают мертвые счастливы? И это если оглядываться на бредущую за спиной мрачную армию, армию призраков. Изрубленных и окровавленных. Всех, кого он убил: Шама Бессердечный, с распоротым брюхом и вывалившимися потрохами; Черноногий, с перебитыми ногами и обгорелыми руками; ублюдок Финниус, без одной ноги и с пробитой грудью. Впереди всех стоял Бетод с размозженным о камень хмурым лицом. Из-за его спины выглядывал паренек Круммоха. Целое море убитых. Логен крепко зажмурился, а когда снова открыл глаза, мертвые никуда не делись. Они по-прежнему маячили перед мысленным взором.

Ответить было нечем.

– Так и думал, – сказал Ищейка. – Не ты ли мне говорил: надо смотреть правде в глаза? Вот и смотри.

Он пошел дальше по дороге, освещаемой холодными звездами. Молчун еще некоторое время брел рядом с Логеном, потом пожал плечами и ушел вслед за Ищейкой, унося с собой факел.

– Человек может измениться, – прошептал Логен, обращаясь то ли к Ищейке, то ли к себе, то ли к бледным трупам, что маячили во мраке. Вокруг было много людей, и все же он оставался один. – Может.

Вопросы

Солнце опускалось за горизонт, и с моря полз осенний туман, превращая искалеченную Адую в город-призрак. В сотне шагов очертания домов уже размывались, в двух сотнях выглядели бесплотными.

«Хорошая погодка для дурного дела. А дел впереди немало».

Не гремели взрывы, гуркхульские катапульты умолкли.

«Хоть на какое-то время, и то хорошо. Адуя уже почти у них в руках, так зачем сжигать собственный город?»

Тут, вдали от боя, в крайней восточной части Адуи было тихо, время словно замерло.

«Словно и не было никаких гурков».

Поэтому, когда во мраке раздались тяжелые шаги – судя по звуку, хорошо вооруженных людей, – Глокта нервно вздрогнул и как можно плотнее вжался в живую изгородь у дороги. Во мгле замаячил смутный огонек, затем проступили очертания фигуры: человек беспечно держал одну руку на эфесе шпаги, а сам шел развязно, что говорило о непростительной самоуверенности. Из головы у него торчало нечто длинное, что колыхалось в такт шагам.

Глокта внимательно вглядывался во мрак.

– Коска?

– Он самый! – рассмеялся стириец. Он щеголял кожаной шляпой с нелепым высоким плюмажем. – Я тут гардероб обновил, – сказал наемник, щелкнув по перу пальцем. – Или правильнее было бы сказать, что это вы мне его обновили, наставник?

– Заметно. – Глокта окинул взглядом и перо на шляпе, и вычурную гарду-корзину на шпаге. – Мы вроде бы договорились соблюдать конспирацию.

– Кон… спи… рацию? – Стириец нахмурился и пожал плечами. – Ах, вы об этом. Да, что-то такое припоминаю. Еще помнится, я не понял смысла сказанного. – Он поморщился и почесал в паху. – Похоже, я подцепил попутчиков от одной из пташек в таверне. Маленькие ублюдки не дают покоя.

«Хех, женщине ты хотя бы заплатил, а вот гниды могли бы проявить побольше вкуса».

Из темноты за спиной у Коски проступила целая толпа силуэтов; некоторые несли с собой фонари. Сначала прибыла одна дюжина волосатых фигур, за ней – вторая. От каждого из незнакомцев веяло угрозой, как веет вонью от дерьма.

– Твои люди?

У ближайшего к Глокте на лице были самые ужасные чирьи, что он видел за свою жизнь. У стоявшего рядом вместо одной руки поблескивал жуткого вида крюк. За ними шел высокий толстяк, на шее которого синели дрянные татуировки. Был еще одноглазый мелкий человечек, чье лицо напоминало крысиную мордочку; из-под сальных волос проглядывала пустая глазница, потому как повязкой он не озаботился. Список злодеев на них не закончился. Две дюжины самых уродливых отъявленных преступников предстали перед Глоктой.

«А видел я преступников достаточно. Незнакомцы в ванной, к примеру. И все они выглядят так, что за марку продадут родную сестру».

– Какие-то они ненадежные с виду, – пробормотал он.

– Ненадежные? Бросьте, наставник! Им просто в жизни не повезло, а ведь мы оба знаем, что такое непруха. Я родную мать вверил бы заботам любого из этих мужей.

– Серьезно?