Последний читатель

Стол был накрыт по-королевски. Помимо ухи, томящийся в глиняном котелочке и блюда с расстегаями, имела место бутылка итальянского Шардоне, сырное ассорти, сёмга, запечённая на углях и фрукты. Никодим опустился в большое удобное кресло. Толмач помялся в нерешительности, и присел напротив, не выпуская фолианта из рук. Ужин начался под приглушённые вопли дерущихся и звон битой посуды. Никодим предложил Леголасу вина и рекомендовал уху с расстегаями. Однако, пресветлый эльф отказался от трапезы, положив перед собой лишь румяное яблоко.

Разгоняя аппетит, Никодим пригубил Шардоне, найдя его недурным и закусил ломтиком сыра. Затем он отворил крышку на котелочке и, подцепив деревянным половником истомлённую, щедро дымящую гущу, переместил её в супную тарелку. Кабинет наполнился таким духом, что Никодим застонал от вожделения. Уха, наваристая, жирная, сияющая как расплавленное золото, была его несомненной слабостью.

За время ужина не было произнесено ни слова. И, лишь когда дело дошло до десерта, принесённого после смены блюд, Никодим обратился к погружённому в далёкие мысли толмачу:

— Любезный Леголас, — спросил он, опуская ложку в креманку с мороженым, — Не мог бы ты вкратце, в двух словах, передать суть вашей книги? И кто такой этот ваш Ара. кара. гор?

— Ангорд, принц Нолдора, третий сын благородного Финарфина, — с достоинством поправил эльф.

— Вот, вот, этот самый, — ободрил толмача Никодим. — Чем он так знаменит?

— Стояла зима. — произнёс Леголас низким потусторонним голосом. — Ночи были темны и безлунны, и равнина Ард — Гален простиралась во мраке под льдистыми звездами от горных крепостей нолдоров до подножий Тангородрима. Неярко пылали сторожевые костры. И внезапно из Тангородрима вырвались реки пламени, что бежали быстрее балрогов, и затопили они всю равнину; и Железные Горы изрыгнули ядовитые испарения, наполнившие воздух, и были они смертельны. Так погиб Ард — Гален, и огонь пожрал его травы, и стал он выжженной пустошью.

Голос Леголаса, перешедший было в трагический шёпот, окреп, возвысился и он продолжил:

— Горы Дортониона и Эред — Ветрин сдержали натиск огненных потоков, но леса на обращенных к Ангбанду склонах выгорели, а дым затуманил зрение защитников. Так началась четвертая из великих битв — Битва Внезапного Пламени.

Впереди огня шел Глаурунг Золотой, пращур драконов, во всей своей мощи, а за ним следовали балроги, и по их следам катились волны орков, и было их больше, чем доселе видели или представить себе могли нолдоры.

Все чёрные силы Моргота обрушились тогда на укрепления Нолдора. Сыновья Финарфина, Ангрод и Аэгнор, приняли на себя главный удар Моргота и погибли.

Леголас закончил свой рассказ так неожиданно, точно споткнулся о придорожный валун.

— Это всё? — недоверчиво спросил Никодим, косясь на пудовую громадину фолианта, лежащую на соседнем столике.

— Вы же, просили покороче, — пожал плечами толмач.

Когда Никодим в сопровождении эльфа вышел из кабинета, побоище в банкетном зале давно закончилось. Роботы уборщики деловито поднимали с пола опрокинутые столы и стулья, сметали в контейнеры бутылочные осколки и торопливо замывали пятна застывшей крови. Повсюду валялись вырванные из книги листки. Никодим наклонился и поднял один из них. Это была страница из той самой «Кровавой пули». Должно быть, бедолаге автору, всё-таки, устроили «тёмную»…

Дома Никодим ещё с порога перепоручил Леголаса на попечение Амалии и та, взяв толмача за руку, увела его обустраивать на постой. Фёдор тоже увязался за светлым эльфом, причитая и смахивая с его штанин многочисленный сор.

Наконец то, Никодим остался в тишине и одиночестве. Он очень любил и ценил такие минуты. Наступал тот самый таинственный предрассветный час, который именуют часом Быка. Мучительно хотелось спать после бурного бенефиса, но Никодим пересилил себя. Он сел за стол и включил лампу. Мягкое пятно света легло на малахитовое сукно столешницы. Никодим чувствуя всегдашнее волнение, выдвинул ящик стола. Там, в самом дальнем углу, завёрнутая в бархатную тряпицу, лежала Книга. Любимая Книга Никодима. Она была его страстью, его тайной и его слабостью. Он никогда и никому не признался бы, что читает её бесплатно, повинуясь какой-то непреодолимой тяге. В приличном обществе подобное порицалось и считалось постыдным, на вроде, юношеского рукоблудия.

Таких книг почти не осталось. Их уничтожило время и костры писательских бунтов. Писатели, которых становилось всё больше и больше и, которых почти никто не читал, долго копили ненависть к старым книгам. И однажды, запылали костры. Никодим помнил их зарево, горький дым, влетающий в окна. Будущий читатель был тогда совсем маленьким. Он нашёл Книгу в сугробе, возле дома, в грязном от копоти снегу. Её обложка, обугленная по краям, намокла и покоробилась. Никодим подобрал её, точно раненую птицу и выходил, высушив и расправив страницы.