Последние Горбатовы

— Да ведь приводя человека в такое состояние, — продолжал Владимир, — можно заставить его совершить преступление… все что угодно!.. И он сделается преступником, вором, убийцей, отравителем — бессознательно.

— Я думаю, что это уже и бывало, даже наверное и нередко…

— Мало ли что бывало и что может быть на свете, — проговорила в раздумье Груня.

Она все еще держала руку Владимира. Комната-бонбоньерка была погружена в розовый полусвет фонарика. Расставленные всюду цветы наполняли теплый, неподвижный воздух своим все будто усиливающимся пряным, раздражающим запахом.

XXIV. ЧЕГО ОН ТРЕБУЕТ

Владимир тряхнул головою, будто этим движением хотел отогнать от себя новые мысли, вызванные неожиданным и долгим раздумьем Груни.

— Да, — сказал он, — все это очень, очень интересно, может быть, даже гораздо интереснее и важнее, чем кажется сразу. И, конечно, мы об этом еще много раз потолкуем с тобой, Груня, и с дядей я буду говорить об этом непременно. Но теперь довольно. Будем говорить о другом. Мне очень надо говорить с тобою, Груня.

Он привлек ее к себе и крепко обнял.

— Милый, говори о чем хочешь, я буду тебя слушать! — прошептала она, отдаваясь его ласке.

— Когда наша свадьба, Груня? — спросил он.

Она вдруг отшатнулась от него, взглянула на него изумленными, широко раскрывшимися глазами.

— Что? Что ты такое говоришь? Я тебя не понимаю, — прошептала она.

— Я спрашиваю тебя: когда наша свадьба?

Она продолжала все так же изумленно глядеть на него пока наконец не увидела, по выражению его лица, что он нетерпеливо ждет ответа.

— Я никогда не буду твоею женою! — твердо и спокойно сказала она. — Я думала, что ты понимаешь это и никак не ждала от тебя такого странного вопроса…

— Как понимаю?! Как странного вопроса? — воскликнул он. — Что это значит? Что же все это было, разве ты меня обманываешь? Разве ты меня не любишь?

— Как я люблю тебя — я объяснять этого не стану и потому что не могу объяснить, да и не нужно, это ты сам можешь видеть… я никого никогда не любила, кроме тебя, и никогда не буду… Ведь ты знаешь… Но не обижай меня, не считай меня способной на то, на что я не способна… Во мне, конечно, много дурного, но я все же не такая… Я люблю тебя… я твоя… я не уйду от тебя, пока ты сам этого не захочешь… но быть твоей женой… эта мысль не приходила мне в голову, и я никогда не способна допустить ее… Я не могу быть твоей женой и знаю это…

— А я тебя опять спрашиваю: когда наша свадьба? — перебил ее Владимир.

— Никогда и никогда!..

— Груня, да что с тобой, наконец? Я тебя не понимаю, ты просто меня оскорбляешь… Если ты меня любишь, то должна была меня понять… ты должна была знать, что теперь я иначе не могу приходить к тебе, как твоим женихом… и я не успокоюсь до тех пор, пока мы не обвенчаемся.

Груня встала и сделала несколько шагов по комнате. Лицо ее было грустно. Она молчала.

— Что же ты не говоришь ничего? За что ты меня оскорбляешь?

Она остановилась перед ним все с тем же грустным лицом и тихо качнула головою.

— Ах, Володя, как ты еще молод!.. Володя!

Она порывистым движением опустилась на колени и к нему прижалась.

— Но если ты еще так молод, если ты еще такой фантазер — я уже не так молода… я уже немного понимаю жизнь и не допущу тебя до чересчур больших глупостей… Зачем же ты хочешь заставить меня мучиться и страдать всю жизнь?

— Как? Будучи женой моей, мучиться и страдать? Спасибо, Груня!

— Не перебивай меня! Мучиться и страдать, видя как я тебе испортила всю жизнь, как я выбила тебя из колеи…

Он серьезно рассердился.

— Ты не имеешь права так говорить со мною… Как можешь ты мне испортить жизнь? Да и знаешь ли ты, как я смотрю на жизнь и чего я от нее желаю?

— Фантазии… фантазии, Володя!

И говоря это, она его горячо целовала.

— Да и, наконец, я о себе думаю: я — Груня, и до тех пор только могу спокойно жить, пока остаюсь Груней. Моя жизнь, если только ты не перестанешь любить меня, может быть очень, очень счастливой и блестящей, и многие мне позавидуют… Но садиться не на свое место, очутиться в обществе, с которым у меня нет и не может быть ничего общего…

— Мне кажется, — перебил ее Владимир, — что прежде всего общего у тебя с ним — я.

— Совсем не то… — и она опять его поцеловала. — Не лови меня на словах, а лучше слушай, что я тебе говорю. Пойми, что это очень серьезно, пойми, я не могу, я не хочу сесть не на свое место, я не хочу быть вороной в павлиньих перьях. Я слишком самолюбива… Ты меня еще мало знаешь…