Последние Девушки

В четверть второго я вылезаю из постели, натягиваю на себя какую-то несвежую одежду и на цыпочках выхожу в коридор. Увидев, что из-под двери комнаты Сэм все еще сквозит свет, я стучу.

– Входи, Куинни, – говорит она.

Войдя, я вижу, что она сидит по-турецки на кровати и читает книжку Азимова в мягкой обложке с потрепанным корешком. Она переоделась и на ней снова черные джинсы и футболка с группой «Секс Пистолз». Ансамбль дополняет кожаная куртка. Когда Сэм поднимает на меня глаза, я вижу, что она прекрасно чувствует мой гнев. И знает, зачем я пришла.

Ни слова не говоря, она слезает с кровати, копается в своем рюкзаке и достает из него – подумать только! – сумочку. Жуткого вида чудовище из кожзаменителя с короткими ручками, из-за которых носить ее можно только на локте. Вслед за ней появляется кипа книг в бумажных обложках, которые Сэм запихивает в сумочку.

– Держи! – говорит она и швыряет ее, будто мяч.

Поймав сумочку, я удивляюсь, какая она тяжелая.

– Зачем она мне?

– Приманкой будет.

Я ничего не говорю, просто выхожу вслед за Сэм из комнаты. Когда мы выскальзываем в ночь, я крепко сжимаю ручки сумки вспотевшей ладонью.

18

На улице, в чистом, но влажном и душном воздухе, наперекор времени года задержалось тепло. Дневной зной просочился в ночь. Когда мы подходим к воротам парка, мое лицо лоснится от пота.

В самом парке настолько жарко, что большинство охотников, встречающихся нам на пути, сбросили свои капюшоны и теперь выслеживают жертв лишь в тесно облегающих футболках. Некоторым мы киваем, будто и сами принадлежим к их числу, бороздим ночь в поисках уступчивой, податливой плоти.

В определенном смысле так оно и есть.

На этот раз тумана нет. Ночь кажется хрупкой в своей ясности. Травяные лезвия притягивают к себе лунный свет, поблескивают белизной, будто остро отточенные зубы. Листья на ветвях деревьев покачиваются, будто висельники.

Мы выбираем скамейку недалеко от той, где сидели минувшей ночью. Я вижу ее по ту сторону дорожки; уличный фонарь отбрасывает на нее треугольник света. Представляю, как сутки назад сидела там, нервничая, жаждая только одного – побыстрее уйти домой. Но сегодня я внимательно вглядываюсь в окутанные ночной тьмой уголки парка. Каждая тень словно трепещет скрытой в ней угрозой. Я к ней готова. Я ее призываю.

– Что-нибудь видишь? – спрашиваю я.

– Не-а, – отвечает Сэм, достает из кармана пачку и вытаскивает из нее сигарету.

Я протягиваю руку:

– Мне тоже дай.

– Ты серьезно?

– Я когда-то курила, – говорю я, хотя, если по правде, это было всего один раз, да и то по настоянию Жанель.

Тогда после первой же затяжки я начала кашлять так неистово, что подруга тут же отняла у меня сигарету, опасаясь, как бы со мной чего не случилось. Сегодня у меня получается лучше: я успеваю сделать две короткие затяжки и только после разражаюсь кашлем.

– Сразу видно дилетанта, – комментирует Сэм, глубоко вдыхая дым и пуская его кольцами.

– Не хвастайся, – отвечаю я.

Пока она докуривает, я просто держу сигарету в руке. Мы все так же насторожены, не сводим глаз с утопающих во мраке окрестностей.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Сэм. – По поводу Лайзы.

– Я зла.

– Это хорошо.

– Это все так неправильно. Думаю, нам было бы легче…

Я не решаюсь довести до конца мысль о том, что если бы Лайза сама наложила на себя руки, нам было бы легче с этим справиться. Даже если это так, произносить подобные вещи вслух не стоит.

– Ты действительно думаешь, что за нами кто-то охотится? – спрашивает Сэм.

– Не исключено, – отвечаю я, – ведь в определенном смысле мы знаменитости.

Хотя и печально известные. Прославившиеся тем, что умудрились выжить в самой немыслимой ситуации. И некоторые – подобно тому психу, который не поленился съездить в городок Куинси, штат Иллинойс, чтобы отправить мне письмо, – вполне способны этим заинтересоваться. Чтобы довершить то, что не доделали другие.

Сэм жадно всасывает последние остатки никотина. Потом выдыхает дым вместе с обращенными ко мне словами:

– Ты вообще собиралась рассказать мне об этом письме от Лайзы?

– Не знаю, – отвечаю я, – вообще хотела.

– А почему тогда не стала?

– Я не понимала, что оно означает.

– Теперь уже понятно, что оно означает опасность, – замечает Сэм.

И все же вот мы сидим в Центральном парке, глубокой ночью, буквально напрашиваясь на неприятности. По сути, мы их ждем. Но в прозрачной ночной тиши не видно ничего на них похожего. Только лишь тени с двумя точками тлеющих окурков стелются перед нами в свете фонаря.

– А если мы никого так и не увидим? – спрашиваю я.

Сэм кивает на свою сумочку, которая до сих пор висит у меня на руке.

– За этим мы ее и взяли.

– И когда мы ей воспользуемся?

Она приподнимает нарисованную бровь, помимо своей воли улыбается и говорит:

– Если хочешь, то прямо сейчас.