Последние Девушки

– Ты ведешь себя так, будто ты все преодолела, но на самом деле нет.

– Ты ошибаешься, – говорю я.

– Тогда докажи, назови его по имени и фамилии.

– Нам надо немного поспать, – говорю я, глядя в окно на светлеющее с каждым мгновением небо, – уже поздно. Или рано.

– Тебе нечего бояться, – говорит Сэм.

– А я и не боюсь.

– Это его не воскресит.

– Знаю.

– А чего тогда ты так ссышь?

Она говорит в точности как Жанель. Подстрекает, берет на слабо. Заставляет делать то, чего я не хочу. Внутри нарастает раздражение с ноткой злобы. Когда я собираюсь задавить его очередной порцией бурбона, выясняется, что Сэм забрала у меня бутылку.

– Да-да, именно так, – говорит она – ты ссышь.

– Хватит, Сэм.

– Если ты действительно так замечательно все преодолела, то тебе ничего не стоит произнести какое-то там имя.

– Я иду спать.

И действительно встаю, чтобы уйти, но в этот момент Сэм хватает меня за руку. Я вырываюсь, соскальзываю с кровати и с грохотом падаю на пол. Бедро простреливает боль. Пьяная от бурбона и недосыпа, я встаю не без труда. В желудке мрачно плещется алкоголь. В глазах все плывет.

Сэм только усугубляет дело:

– Я хочу, чтобы ты сказала это.

– Нет.

– Один раз. Ради меня.

На ватных ногах я поворачиваюсь к ней.

– Почему тебе это так важно?

– А почему ты так сопротивляешься?

– Он не заслужил, чтобы другие вслух произносили Его имя! – ору я; мой голос оглушительно звенит в предрассветной тишине.

– После всего, что Он сделал, ни одна живая душа не должна произносить вслух Его чертово имя!

Сэм широко распахивает глаза, понимая, что завела меня слишком далеко.

– Не надо так беситься.

– И все-таки я бешусь, – говорю я. – Знаешь, я ведь сделала тебе одолжение, разрешив ко мне вписаться.

– Конечно. Не думай, что я этого не понимаю.

– Если хочешь, чтобы мы были друзьями, учти – я никогда не говорю о «Сосновом коттедже». Он для меня остался позади.

Сэм опускает глаза, положив ладони на бутылку и баюкая ее на груди.

– Прости, – произносит она, – я не собиралась быть такой тварью.

Я стою на пороге комнаты, потирая пульсирующее болью бедро и изо всех сил стараюсь не показывать, как здорово набралась. И тут в голове на мгновение проясняется.

– Может, ты и права. Может, утром тебе действительно будет лучше уйти.

Когда мне удается связно высказаться, на меня вновь обрушивается опьянение. Раскачиваясь из стороны в сторону, я выхожу из комнаты. Закрыть за собой дверь удается далеко не с первой попытки. Пройдя по коридору, вновь вступаю в схватку с дверью, но на этот раз в спальню.

Я плюхаюсь на кровать, и Джефф сонным голосом спрашивает:

– Я слышал крики.

– Не бери в голову.

– Точно?

– Угу, – отвечаю я, слишком обессиленная, чтобы добавлять что-то еще.

Не успеваю я провалиться в сон, как в сумбур моего сознания вонзается мысль. Проблеск воспоминания, отнюдь не желанного. Он в момент нашей первой встречи. До того, как начались убийства и он превратился в Него.

Ее тут же сменяет еще одна, еще тревожнее первой. Сэм явно хотела, чтобы я все вспомнила.

Знать бы только зачем.

«Сосновый коттедж» 17:03

Жанель решила, что хочет исследовать окрестности, прекрасно понимая, что никто не откажет в просьбе имениннице. Так что они отправились в путь и углубились в лес, подступавший вплотную к дощатому настилу на задах дома.

Крейг, бывший бойскаут, вел отряд вперед с решимостью, граничившей с глупостью. Он единственный взял с собой подходящую обувь – высокие туристические ботинки с толстыми носками, натянутыми на его жилистые ноги в виде защитной меры против клещей. В руках у него был нелепо длинный посох, ритмично постукивавший о землю.

Куинси и Жанель, куда менее серьезные, шагали сразу за ним. В джинсах, полосатых свитерах и непрактичных кедах, они прокладывали себе путь, ступая по толстому ковру опавшей листвы. Сверху тоже падали листья, вечернее солнце сияло сквозь их хрупкие, тонкие силуэты, пока они кружились, вертелись и вращались в воздухе. Словно падающие звезды всех оттенков красного, оранжевого и желтого.

Жанель схватила на лету листик и заткнула себе за ухо, его яростная рыжина сверкала в ее золотисто-каштановых волосах.

– Я требую, чтобы меня щелкнули, – сказала она.

Куинси подчинилась, дважды нажала на спусковую кнопку затвора, потом повернулась и сфотографировала Бетц, которая устало тащилась с тем же измученным видом, с которым не могла расстаться весь день. Для нее эта поездка была не столько подарком, сколько тяжким бременем. Днями, которые надо было как-то перетерпеть.

– Улыбочку! – приказала Куинси.

– Вот когда этот поход закончится, тогда и буду улыбаться, – хмуро бросила Бетц.

Куинси все равно ее сфотографировала, а потом переключилась на Эйми и Родни, которые шли бок о бок, чуть не соприкасаясь бедрами. Поскольку они никогда не были не вместе, все давно стали называть эту пару Рэймди.