Последние четверть часа

Шарлемань больше не являлся в фургон, и Саид не приходил к Шарлеманю и ничего не сделал, чтобы продолжить завязавшиеся отношения. Но Шарлемань готов был дать руку на отсечение, что рано или поздно они встретятся. Между настоящими людьми ничто не решается случаем. Одна-единственная встреча иногда определяет: все или ничего. Бывает, люди, никогда до этого не видевшиеся, сразу узнают друг друга и становятся друзьями или врагами.

За последний месяц их пути несколько раз скрестились, и одну из этих встреч Шарлемань не забудет. Хотя почти ничего не было сказано.

Как-то около полудня Шарлемань возвращался с обводного канала. Ведь французам доводится иногда ходить на рыбалку; это случается подчас и с вполне приличными людьми. И ничего в том плохого нет, это просто отдых, необходимая разрядка. Однако трудно вообразить кого-либо из алжирцев за рыбной ловлей или за каким-нибудь подобным занятием. Беда, большая или маленькая, тут в том, что время их забито до отказа, без единого просвета, без единой минуты досуга… В полдень Шарлемань оставляет в воде свои удочки, закрывает банки, чтобы в них не забралась какая-нибудь живность, крысы или утки, просит соседа, если таковой имеется, присмотреть за его хозяйством и идет домой перекусить. Так бывает обычно летом. Вообще-то Шарлемань предпочитает зимнюю ловлю. Его страсть — крупная щука. В осенние месяцы, с октября по январь, он лучше пожертвует завтраком, но ни за что не оставит наживку без присмотра.

Он идет вдоль проволочной ограды пастбища и выходит на тропинку, по которой Саид возвращается с завода. В Понпон-Финет по сей день существуют два луга, усеянных толстыми лепешками коровьего навоза, похожими на блюдо шпината — из сочной травы выглядывают одуванчики. Сокращая дорогу, Саид идет напрямик через пастбище.

Между Шарлеманем и Саидом проволочная ограда. Оба стоят, прислонившись к ней, — Саид у изъеденного червями столба, из которого выполз и греется на солнце паук. Колючая проволока проржавела насквозь. Оба почти одновременно обратили на нее внимание. Может быть, из-за нее беседа получилась такой короткой.

Шарлемань вспоминает другое заграждение из колючей проволоки, виденное им недавно… Год назад он вместе с другими бывшими узниками ездил в Бухенвальд; их делегацию сопровождал молоденький журналист из Парижа, который хотел непременно увезти с собой что-нибудь на память. Справа от входа в крематорий валялись на земле куски старой колючей проволоки, еще более ржавой, чем эта. Журналист подобрал два куска. Шарлеманю и его спутникам и в голову не пришло бы поднять их, но для молодого человека эти обрывки были реликвией. Потом, опасаясь, как видно, порвать карман, а может, наоборот, из уважения к реликвии, он держал их все время в руке, зажав между ручкой и записной книжкой, хотя это мешало ему писать.

— Дай, я подержу, — пожав плечами, сказал Шарлемань. Впрочем, он понимал, какие чувства тот испытывал.