– Клэй… – Эли корчится на своем ложе из пшеницы. – Он сейчас родится! – истошно вопит она.
Я слышу такой звук, будто нечто ломает кости и разрывает живую плоть, и с ужасом вижу, как из чрева Эли быстро высовывается крошечная ладошка. Эта тварь выскальзывает из ее тела и падает на пшеницу, покрытая кровью и слизью.
Толпа разом вздыхает, когда младенец испускает свой первый вздох, но никто не подходит, чтобы забрать его.
– Разрежь пуповину, но не дотрагивайся до него! – кричит Эли.
Я вырываю распятие из шеи Эммы и перерезаю им пуповину. Младенец гулит. Это мальчик. Я стараюсь не смотреть на него, но чувствую, как исходящая от него сила пытается завлечь меня.
Люди опускаются на колени, чтобы помолиться перед ним. Люди, которых я знал всю жизнь, – преподобный, Дейл. Они не понимают, что происходит… не понимают, что это конец.
Я подползаю к Эли сбоку и оттаскиваю по помосту прочь от ребенка, при этом ее тело оставляет на пшенице широкий кровавый след.
– Я должен увезти тебя отсюда… доставить в больницу, – говорю я, пытаясь поднять ее, но она останавливает меня.
– Уже слишком поздно, – говорит она. – Возможно, для меня всегда было слишком поздно. Я помню, что сказано в пророчестве. Ни в коем случае не дотрагивайся до этого ребенка. Только избранный сможет заботиться о господе. Если ты его не подберешь, никто другой не сможет этого сделать – и он умрет. – Она касается моей щеки. – Ты не забыл меня. Ты хороший, Клэй, – шепчет она, и ее глаза стекленеют.
– Нет, Эли, нет! – кричу я, обнимая ее. – Помоги мне. – Я обращаю взор к небесам, но вижу только трупы священников-экзорцистов, висящие на крюках, словно жуткие украшения для вечеринки.
Ребенок гукает. Я смотрю на него с лютой ненавистью, но она быстро сходит на нет. Я чувствую его силу, чувствую, как он влечет меня к себе, как мои руки сами тянутся к нему. Но я знаю – если я подниму этого ребенка, моей жизни придет конец, всему миру придет конец. Я видел, как он сеял разрушения и смерть. Я вспоминаю, как мой отец лежал здесь, истекая кровью, когда попытался все это предотвратить, и знаю, что я должен сделать. Так что будет принесена еще одна жертва.
– Я взываю к крови, – шепчу я и, сжав распятие, вскрываю им свои вены.
Потом ложусь рядом с Эли и сплетаю свои пальцы с ее пальцами. Вытекающая из меня кровь чуть согревает ее руку, и если я закрою глаза, то смогу притвориться перед самим собой, что она по-прежнему жива, что мы с ней просто спим в моей кровати, но я же знаю – это неправда. Я думал, что смогу умереть спокойно, ибо буду знать, что пожертвовал собой ради человечества, но никогда еще я не чувствовал такого одиночества, такой пустоты. Я зол из-за мыслей обо всем том, что у меня отняли, мне грустно оттого, что я столько всего уже никогда не увижу.
Я в последний раз гляжу на младенца – у него темные волосики, как у Эли, и упрямый подбородок, как у меня, и пытаюсь утешить себя тем, что я вступил в схватку с дьяволом и победил… но я не чувствую себя победителем – я чувствую, что умираю.
Я слышу, как толпа начинает переминаться с ноги на ногу, затем до меня доносится ее тихий шепот. Я открываю глаза и вижу девочку с длинными светлыми волосами.
– Умничка? – шепчу я. Я уже несколько лет не видел ее с распущенными волосами.
Она роняет на пол свою облезлую куклу-пупса, покрытую кровью, и делает шаг в мою сторону.
Меня убивает то, что ей приходится все это видеть, но я рад, что мне удастся с ней попрощаться.
Я протягиваю к ней руку, но она не подходит ко мне. Вместо этого она идет прямо к ребенку.
– Ради этого я и практиковалась, – говорит она.
Когда она наклоняется, чтобы поднять младенца с помоста, я вижу на коже ее головы чуть выше виска ту самую метку – перевернутую букву «U» с двумя точками наверху и двумя внизу. Клеймо выглядит давнишним. Не поэтому ли она не хотела, чтобы кто-то притрагивался к ее волосам?
– Нет. – Я качаю головой, и глаза мои щиплет от слез. – Только не Умничка.
Взяв ребенка на руки и качая его, она начинает петь ему детскую песенку, которую сочинила:
Песенка-считалка Умнички – в ней говорится о десяти жертвах. Она сочинила эту песенку сама. Выходит, все эти годы она была одной из них… и готовилась к этому моменту?