Последнее время

Озей не брякнул «То спешит у тебя, то отстает» лишь из сочувствия: раньше он очень приблизительно понимал и Кула, и глубину его страданий, в том числе по поводу ограниченности телесного общения и жизни без единения; теперь же видел, что парень правда потрясен. Это очень странный предмет для обсуждения – чего говорить, тут делать надо. Но Кул правда казался несчастным. Так что Озей, понимающе морщась, завел окольную песню о том, что да, такое бывает, особенно если после долгого перерыва. Он даже вспомнил личную птеновую подробность, но ввернуть не успел.

Кул застенчиво спросил:

– А всегда невозможно вспомнить, что ты делал, как и с кем и что делали с тобой? Ощущаешь, что было неправильно. А как исправить, если не понимаешь, что именно?

Озей напрягся, вцепился в пух на подбородке и предложил осторожно, но настойчиво:

– Кул, может, ты с Сылвикой это обсудишь? Она поможет.

– Уже помогла, – тускло ответил Кул.

О боги, подумал Озей, чем она помогла – и с кем, кстати, Кул единился-то? Не с Сылвикой же, несолидно это для нее. С Айви? Тогда все птахи, наверное, бегали бы с поздравительными полотенцами, несмотря на тревожность дня. А Матери, кстати, уже тащили бы в помощь Паялче младших птах, посвященных в запечатывательницы полевых и заводских урожаев на последнем празднике.

– Просто отдохни тогда, – сказал Озей. – Вымотанный такой, а силы понадобятся. Твои особенно.

Он все-таки решился спросить Кула, не видал ли тот Айви, но снова не успел.

Кул сказал:

– Надо было ее убить, пока силы были.

Озей вздрогнул и чуть не спросил с ужасом: «Айви?» – и очень ярко представил, как Кул убивает Айви, одним способом, другим или третьим, а потом не помнит об этом, как забывал об истреблении степняков, едва выпустив последнюю стрелу. А я сижу рядом с ним и про любовь поучаю, подумал Озей с тоскливым страхом.

– Просто взять за ремни ее, один через шею – и удушить, – продолжил Кул, не моргая. – Или моими.

Он замолчал, уронив взгляд на исчерканные ремнями руки, и Озей выдохнул с некоторым облегчением. Ош он не сочувствовал, но желание давнего знакомца, почти брата, убивать все равно пугало и огорчало. Впрочем, желание так и останется желанием, подумал Озей. Кул никогда не увидит Ош – и это очень хорошо. Для всех.

– Для всех, – повторил Арвуй-кугыза беззвучно и прислушался.

Роща молчала.

Земля молчала, как молчала все последнее время. Она не хотела разговаривать с Арвуй-кугызой, она не хотела его слышать, видеть, не хотела, чтобы он нашел покой рядом с богами или где бы то ни было. Как боги равнодушно выпихнули его и умерли, так и земля самозабвенно умирала ради того, чтобы выпихнуть вместе с ним весь его род, в котором он давно перестал отличать потомков от близких, выпихнуть всех, кого Арвуй-кугыза любил, ради кого давно забыл свое имя, желания и смыслы, ради кого жил так долго и последние две жизни без охоты и против нее. А вместе с родом, похоже, земля выпихивала всех людей из приспособленного к ним мира в мир неприспособленный, враждебный и просто чужой. Из мира – в войну. Надеяться в которой можно только на удачу и на себя. Почти не на что.

Почти.

Арвуй-кугыза прислушался в последний раз, вполголоса попросил извинить его упорство, присел прямо на пень обращения, бережно поставив рядом так и не пригодившуюся пока похоронную корзинку с ногтями, и принялся расплетать косы, к куцести, густоте и цвету которых так и не успел привыкнуть.

– Невозможно к этому привыкнуть, – сказал Юкий устало. – Теперь земля истончается, будто стадо кротов все разрыло и пылью пустило. Молодец, кстати, что дуплом не воспользовался, с ними путаница, выбрасывают, куда не надо, а могут и не выбросить.

Как это, мимолетно подумал Эврай, но решил не отвлекаться и спросил, украдкой растирая потянутые плечи и грудь:

– Вы вестника получили, всё разобрали?

– Да, готовимся вон, – сказал Юкий и повел бородой по суете вокруг. – Всех на берегу собираем.

– По лесу, кстати, степняки ползут, немного, но в лес на дневную сторону лучше не углубляться, я тоже передавал – видел?

– Да-да. Эврай, ты в лодях лучше всех разбираешься, я правильно понял, что глубоководных там нет, по дну никто не черпанет?

– Нет, обычные. А всех зачем собираете?

– Чтобы спасались, – сказал Юкий с досадой от непонятливости Эврая.

Эврай похлопал глазами, озираясь, и уточнил:

– Бежать будем?

– Спасаться будем.

– А… – Эврай задохнулся от возмущения и тоненько спросил: – …сражаться?

– Мы не умеем.

– А бежать умеем?

– Научимся.

– Давай сражаться научимся.

– Давай, – грустно сказал Юкий. – Пошли.

Айви поманила нерешительно перетаптывавшегося Луя и повторила:

– Пошли-пошли.

Луй взвизгнул, пометался вдоль кромки воды и застыл, отвернувшись. Айви решила, что он снова убежит, как привык в последние дни. Пробормотала «Предатель» и вошла в Юл, не оглядываясь, не боясь помех, молний и особо не думая, вошла как есть, обутая и плотно одетая. Раздеваться на виду она не хотела и, кажется, не могла.