Последнее пророчество

С момента окончания предыдущего допроса прошло два часа. Михаэль ждал, не сводя глаз с проклятых экранов. На них вертелась зеленая спираль. Вот она рассыпалась на мириады кружащихся вихрем голубых кубов, вскоре сгинувших в черной дыре. Так в космосе черные дыры поглощают звезды… Все четыре экрана демонстрировали одну и ту же картинку. Время от времени появлялись идиллические пейзажи — острова с кокосовыми пальмами, деревеньки с домами под соломенными крышами, озеро с лебедями, но чаще он видел распятого Христа в окружении двух распятых же разбойников.

Михаэль содрогался при виде этой картины — обычно она предваряла ужасный видеоряд: люди в концентрационных лагерях, фрагменты трупов, отрывки из фильмов ужасов, репортажи с мест военных действий. Потом наступал момент, и на экране появлялись его тюремщики. Четверо, чьи лица не выражали эмоций. По одному на каждом экране. Трое светских и один монах. Все четверо его допрашивали, но не вместе, а по очереди.

Но его так просто не возьмешь. Он умел становиться неподвижным, словно камешек на дне мутной тропической реки, и инертным, как крокодил, на протяжении многих дней переваривающий свою пищу. Ничто не достигало его разума, словно укрывшегося в непроходимых джунглях. Когда он сам того захочет, и при условии, что Господь вернет ему Инесс, он возродится столь же чудесным образом, как возрождаются травы на лугах, и найдет способ бежать из логова «Opus».

Обитатели крепости Ангелов рассудили по-иному.

— Он часами сидит не шевелясь, — сказал один из нумерариев.

— Не забывай, что он годами один жил в джунглях, — пояснил другой.

Пятнадцать сотрудников ордена наблюдали за Михаэлем посредством скрытых камер: одиннадцать нумерариев, три монаха и священник по имени Ортега Солер, которому было поручено руководить этой операцией. Отец Солер, некогда работавший в Вальядолиде психиатром, был влиятельным духовным наставником в центре «Дела» в Торресьюдаде. Его руководитель Хуан Кальдерон приказал ему проникнуть в тайну этого иезуита. Солер со рвением принялся выполнять поставленную задачу и перед каждым допросом просил помощи у Господа, нещадно стегая себя плетью.

— В два тридцать моя очередь говорить с ним в течение часа, — сказал он. — Без четверти пять брат Гомес покажет ему фотографии реликвий. В конце концов он расколется.

— Почему мы не используем лекарственные препараты? — спросил брат Гомес. — Препараты или добрые проверенные средства нашей святой инквизиции?

— Наш руководитель, — ответил Ортега, — настоятельно просил меня щадить его. Значит, мы будем придерживаться выбранной тактики. Наша цель — сломать его психику, добиться физического и морального истощения.

Больше он не сказал ни слова. Образ руководителя, Хуана Кальдерона, возник перед глазами у каждого, кто находился в комнате, и это видение сопровождалось хохотом госпожи Смерти и треском адских костров. Они боялись его как огня.

Нет, не просьба, обращенная к Господу, донеслась до него из-за толстой стены. Это был покаянный псалом на испанском, который на торжественных богослужениях следовал за актом покаяния:

«Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою,

принудил меня жить во тьме, как давно умерших.

И уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое.

Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих,

рассуждаю о делах рук Твоих.

Простираю к Тебе руки мои; душа моя —

к Тебе, как жаждущая земля.

Скоро услышь меня, Господи:

дух мой изнемогает; не скрывай лица Твоего от меня,

чтобы я не уподобился нисходящим в могилу».

Голоса внезапно смолкли. Вместо них раздался приглушенный шепот, словно включились невидимые громкоговорители. Михаэль очень устал, но не мог решиться заснуть. Сидя на своей постели, он прислушивался к доносившимся из крепости шумам. Глаза его неотрывно следили за быстро сменявшими друг друга картинками. Теперь он хорошо знал обычаи и методы «Opus». Кто-то направлялся к его камере. Он узнал шаги — мужчина прихрамывал.

«Еда», — подумал он.

Послышался щелчок, открылось окошко в нижней части двери, и появился поднос с едой. В тот же миг он услышал шипение, за которым обычно следовало: «Добрый вечер, отче». На экране появилось лицо мужчины, гладкое и добродушное. Нумерарий назвал свое имя — Ортега. Он допрашивал Михаэля с того самого дня, как тот очнулся в камере, а значит, вот уже семь дней. Он появлялся в разные часы дня и ночи, чередуя свои «визиты» с «визитами» пожилого монаха.

— Как ваше самочувствие, отче? — спросил Ортега.