Последнее пророчество

Он застыл рядом с реликвией. И пожирал дочь глазами. Его дорогое дитя… Источник жизни… Вместе с всепоглощающей любовью к дочери в его душе просыпались воспоминания. Вот она лежит в колыбели… Вот прыгает через скакалку… Вот молится рядом с ним, и лицо ее озарено Божественным светом… А теперь впервые причащается — в белом платье вкушает плоть Господа, — маленькая принцесса, воспитанная в лучших традициях испанских аристократических семей эпохи Возрождения. Его язык горел огнем. Он сгорал от желания сказать ей: «О дитя мое, дочь моя, о моя плоть и кровь! Это Господь наказывает меня за то, что я оставил тебя одну на этом пути. Моя Александра, если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю! Я и сам узнал это, только потеряв тебя. Я не сумел быть с тобой рядом. Но сегодня я обрел тебя после разлуки и я докажу тебе мою любовь…»

Инесс смотрела на него без всякого снисхождения, как на соперника, с которым предстоит схватиться в битве. Время шло. Двенадцать минут… Нет, прошло по меньшей мере пятнадцать, а Мишель так и не появился. Инесс задрожала.

Разум Хуана тем временем осаждали запретные мысли. Ему вдруг захотелось поцеловать чувственные губы сильно, до боли, уложить ее на пол прямо тут, в доме Божьем… Кроваво-красная пелена встала перед глазами. Гнев вышел из берегов, затопив прекрасные воспоминания.

Эти желанные губы осквернены. Он знал все о связи дочери с Михаэлем, этим проклятым иезуитом-расстригой, которого Ватикан изгнал из Церкви. Красная завеса исчезла, но теперь он видел ее не такой, как в своих мечтах.

Инесс была порождением Дьявола. Глухим голосом Хуан сказал:

— Ты не получишь Судариум. Он у нас.

— Что ж, храните его и опасайтесь Божьего гнева!

Она разорвала цепи отцовского влияния и быстрым шагом направилась к выходу. Хуан догнал ее и преградил ей путь.

— Постой!

— Чего ты от меня хочешь?

Их голоса эхом отдавались в нефе, отвлекая прихожан от благочестивых помыслов. Несколько лиц повернулись в их сторону. На них смотрели крайне неодобрительно. Хуан понизил голос:

— Возвращайся в орден. «Opus» открывает тебе свои объятия. Ты не утратила своего места во главе организации.

Инесс открыла рот от удивления.

— Ты шутишь? — выговорили она наконец.

— Нет. Я могу сделать так, чтобы ты заняла место рядом со мной. Статуты, которые внесут изменения в законы ордена, уже готовы. Они предусматривают равные права для всех нумерариев-мужчин и нумерариев-женщин.

Но Инесс его не слушала. Она направилась к выходу из собора. Он больно сжал ее запястье, стараясь удержать.

— Тебе придется к нам присоединиться!

— Оставь меня в покое!

Взглядом она искала Михаэля. Он должен находиться где-то здесь. Но в кафе его точно не было.

— Если ты ищешь своего иезуита, можешь не стараться! Он не придет к тебе на помощь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Его везут в крепость Ангелов, где он какое-то время будет нашим гостем. Мы нуждаемся в его услугах. Знай, только ты можешь сократить срок его пребывания там, — добавил он, отпуская руку дочери. — Я буду ждать тебя сколько понадобится. И советую тебе, возвращаясь, прихватить с собой страницу из блокнота с серебряной чашей.

Глава 46

Природа вблизи крепости спала. Звезды светлыми точками отражались в черном зеркале искусственного озера. Вдали оранжевые огни фонарей освещали главную улицу деревушки, затерявшейся между скалами, утыкавшими холм, к которому она притулилась. Но тишина спокойного сна никогда не опускалась на средневековую крепость, возвышавшуюся над деревней. Здесь не умолкали громкие голоса, произносившие слова молитвы вместе с просьбами, способными ужаснуть обычного человека.

На вмонтированных в стену четырех плазменных экранах непрерывно сменяли друг друга картинки.

Михаэль не имел представления, где находится. Он проснулся в полукруглой комнате, окна которой походили на бойницы. Стекла в окнах были бронированными. Здешний пейзаж наводил на мысль о юге Испании. Возможно, это северная часть Эстремадуры с ее иссушенной солнцем землей, поросшей ладанником и земляничником. Вот уже семь дней он торчал в месте, принадлежащем «Opus Dei» и, опасаясь худшего, думал об Инесс.

Где она?

Ее тоже выкрали?

За эти дни он не услышал ни слова об Инесс. Интуиция подсказывала, что ее здесь нет. Сам Михаэль жил ожиданием, прикладывая усилия, чтобы не поддаться страху, поскольку понимал: он во власти врагов. И все же тюрьма его была комфортабельной: с ним хорошо обращались, регулярно кормили. Единственное «но» — ему не позволяли отдыхать. На экранах то и дело появлялись люди, которые задавали вопросы о специфике его деятельности в ордене Божественного спасения, о все том же блокноте с чашей и о секретных документах, о научно-исследовательских программах иезуитов. На все вопросы он отвечал в том духе, что многие годы провел вне цивилизации, связи с орденом не поддерживал, членом его не является и ничего о его деятельности не знает. Четверо мужчин, которые его допрашивали, игнорировали эти пояснения, словно бы их и не слышали.