Последнее песнопение

— Разумеется, — сказал Кловис, — это будет «Последнее песнопение дурбара^[7]», а вещи такого рода никогда не устаревают.

— Теперь я понимаю, почему вы оказались именно здесь, — сказал Берти ван Тан с таким видом, как будто внезапно разгадал неразрешимую до этой минуты головоломку. — Здешняя температура как нельзя лучше подходит для создания такого стихотворения.

— Я приехал сюда, чтобы не слышать дурацких реплик недоумков, — сказал Кловис, — но, кажется, я просил у судьбы слишком многого.

Берти ван Тан приготовился уже использовать свое полотенце в качестве оружия, но, поразмыслив, что у него самого довольно много ничем не защищенной береговой линии, и обнаружив, что Кловис вооружен авторучкой и таким же полотенцем, вновь опустился на свое место.

— Не могли бы вы прочесть что-нибудь из вашего бессмертного произведения? — спросил он. — Обещаю, это не помешает мне купить номер «Заядлого курильщика» с вашими виршами.

— Хотя это сильно напоминает метание бисера… в чью-то там кормушку, — смягчившись, заметил Кловис, — но я ничего не имею против того, чтобы вы услышали отрывок. Начало таково: участники дурбара расходятся…

Назад домой уходят в Гималаи,

Подобно галеонам, Куч-Бихара

^[8]

Бесцветные и бедные слоны…

— Думаю, что Куч-Бихар вряд ли имеет отношение к Гималаям. — Прервал его Берти. — У вас должен быть атлас под рукой, когда вы сочиняете такие вещи; и почему слоны «бесцветные и бедные»?

— После бессонных ночей и всего пережитого так и должно быть, — сказал Кловис, — и у меня сказано: «домой… в Гималаи». Гималайские слоны вполне могут быть в Куч-Бихаре, так же, как ирландские лошади — в Эскоте.

— Вы сказали, что они уходят назад в Гималаи, — возразил Берти.

— Ну, разумеется, их отправили домой, чтобы восстановить силы. В тех местах это обычная вещь: отправить слонов в Гималаи, мы же у себя отправляем лошадей погулять по травке.

Кловис льстил себя надеждой, что пышное великолепие Востока сгладит оплошности его стиха.

— Стих будет белым? — спросил критик.

— Разумеется, нет. Четвертая строчка обязательно завершится словом «…дурбара».

— Это безусловно смелое решение, но зато оно объясняет, почему вы остановились на Куч-Бихаре.

— Между географическими топонимами и поэтическим вдохновением существует гораздо большая связь, чем это принято считать; одна из главных причин, почему у нас так мало действительно великих стихов о России, заключается в том, что вы не можете найти рифму к таким названиям, как Смоленск, Тобольск или Минск.

Кловис говорил с убежденностью человека, который уже пытался это сделать.

— Конечно, вы могли бы рифмовать Омск с Томском, — продолжил он, — и хотя они там, кажется, именно для этого и существуют, публика вряд ли будет долго терпеть подобное.

— Публика многое стерпит, — сказал Берти язвительно, — а русский язык знает столь малая ее часть, что вы всегда можете указать в сноске, что последние три буквы в слове «Смоленск» не произносятся. Это будет выглядеть так же правдоподобно, как ваше заявление о пастьбе слонов на склонах Гималаев.

— У меня есть нечто совершенно замечательное, — продолжил Кловис с невозмутимым спокойствием, — вечерний пейзаж в окрестностях гималайской деревни:

Где в сумерках шипит злорадно кобра,

Пантеры коз преследуют недобро.

— В тропических странах не бывает сумерек, — заметил Берти снисходительно, — но мне нравится мастерски переданная недосказанность, скрывающая подлинные причины злорадного шипения кобры. Неведомое, как известно, пугает. Могу представить себе возбужденных читателей «Заядлого курильщика», всю ночь не выключающих свет в своих спальнях и пребывающих в кошмарной неопределенности, по какому же все-таки поводу злорадствовала кобра.

— Кобрам свойственно злорадствовать по самой своей природе, — сказал Кловис, — так же, как волки жадно рыщут по лесу просто по привычке, даже тогда, когда только что наелись до отвала. Чуть позже есть прекрасный живописный отрывок, — добавил он, — в нем я описываю рассвет на Брахмапутре:

Рассвет лучом янтарно-золотистым

Коснулся гор кровавым аметистом

И рощи манго высветил сапфиром.

Упал туман сиреневым эфиром,

А попугаи в сумраке бездонном

Сияют хризолитом, халцедоном.

— Я никогда не видел рассвета на Брахмапутре, — сказал Берти, — так что, не могу судить, хорошо ли у вас получилось, но мне это больше напоминает список похищенного из ювелирной лавки. В любом случае попугаи придают вашему пейзажу замечательный местный колорит. Надеюсь, вы добавите парочку тигров в вашу картину? Индийский пейзаж будет выглядеть голым и незавершенным без тигра или двух на заднем плане.

— Где-то есть у меня тигрица, — сказал Кловис, порывшись в своих заметках.

Вот желто-полосатая тигрица

Несет детенышам павлина или паву —

В предсмертном хрипе захлебнулась птица,

Здесь, в джунглях, колыбельная кровава.

Берти ван Тан подскочил и кинулся к стеклянной двери, ведущей в соседнее помещение.