Последнее отступление

— Жаловаться, говорю, приехал парень на то, что Советская власть занимается обдираловкой пастухов, — твердо произнес Захар.

Павел Сидорович усадил Базара, стал расспрашивать. Клим свернул самокрутку, подошел к печке, выкатил алый уголек, прикурил.

— Что тебя не видно? — спросил он Захара, часто затягиваясь.

— Я все же крестьянин, — с усмешкой ответил Захар. — Плохое ли, хорошее ли, а у меня хозяйство. Весна на носу, сеять скоро надо. Я политикой не питаюсь, как некоторые.

— Не подковыривай, бросай это дело. Скажи лучше, семена-то есть?

— Семян вроде хватит. А вот лошадку вторую надо бы. Нынче хочу побольше посеять.

— Потом продавать?

— И продавать, и кормиться.

— А у некоторых семян вовсе нету. И пахать им не на чем, — с тоской проговорил Клим. — Ты метишь в богатенькие вылезти, а кое-кто без хлеба останется.

— Не я же виноват.

— Я не говорю, что ты. Виноваты царь, война, временные, кол им в горло! Новая власть должна всех накормить. И накормит. Но помощь ей требуется, понимаешь?

— Сызнова агитацию наводить начинаешь? — перебил Клима Захар.

— Какая, к чертовой бабушке, атитация! Новой власти опора нужна. Мы воевали, видели жизнь и мировой пожар революции…

— Брось, Клим. Надоело. Долбишь одно и то же, как дятел дерево.

Лицо у Клима передернулось, вспыхнуло. Он глубоко и быстро затянулся табаком, закашлялся. Кашлял долго, с надрывом. Вытер слезы, наклонился и тихо, чтобы слышал только Захар, прошептал:

— Ты-то и есть дерево. С гнилой сердцевиной. Смотри, подует ветер — не устоишь, свалишься и будешь лежать прелой колодой.

Захар так же тихо ответил:

— Поди-ка ты к кобыле под хвост, обучатель. Самого учить надо.

— Уж не у тебя ли мне уму-разуму набираться?

— Всяк Семен про себя умен.

— Во-во! — подхватил Клим. — Ты такой. Пока не возьмут за шиворот, сопишь в две дырочки, радуешься, что стороной обходят. Но трясти зачнут — взвоешь, к нам нам же прибежишь защиты просить.

— Не прибегу, не дождешься.

Мужики друг от друга отвернулись и замолчали.

— …Себе забирает. Говорит, русская власть приказала. Совсем худо жить стало, — услышал Захар голос Базара.

Павел Сидорович молчал. Его лоб прорезала глубокая складка, брови насупились.

— Подумать только, что творят! — Павел Сидорович поднялся. — Надо бы раньше приехать, Базар. Слышь, Клим, какие дела! Еши Дылыков и Цыдып почти со всех пастухов налог собрали. Будто бы Советская власть им поручила собирать. Ну и ловкачи!

— Так я туда поеду. Живо наведу порядок, покажу им, какая это есть, наша власть! — зло сказал Клим. — Вот подлецы. Заарестовать их надо!

— Арестовать, Клим, проще всего. Но этим дело вряд ли исправишь. Нужно создать там Совет, а это посложнее. Тебе одному с таким делом не справиться. Да не обижайся ты! Туда нужен человек, хорошо знающий бурятский язык, их обычаи.

— Где же возьмешь шибко знающего человека? — возразил Клим. — Пока мы тут шель-шевель, Еши таких делов наворочает, что потом не расхлебаешь.

— Знающий человек у нас есть. Попросим Парамона. Он скоро сюда приедет и все сделает, как надо.

— Разве Парамон знает по-бурятски? — удивился Клим.

— Свободно разговаривает. Ну вот что, Базар, поезжай-ка домой. Скажи улусникам, чтобы они ничего не давали Еши, а через несколько дней мы все уладим.

Когда Базар и Захар уходили от Павла Сидоровича, Базар сказал, ударив себя плетью по голенищу унта:

— Я так и думал, что Советская власть хорошая.

— Хорошая-то хорошая, — усмехнулся Захар. — А за так и она поить и кормить не будет. Клим вот возится с ней, как кошка с салом, а ребятишки его голопузыми ходят. Ты таким не будь, упаси тебя бог. Заводи-ка себе скота поболе. Ты парень молодой, сметливый, скоро можешь в люди выйти. А богатому не каждый решится набить морду-то. Связываться же с властями не мужицкое дело.

— Морду бить мне и так никто не посмеет. Пусть только кто полезет.

3

Васька Баргут проснулся, как всегда, рано. Умылся, затопил печь и вышел на скотный двор.

Светало. В деревне перекликались петухи, скрипели и хлопали ворота. Под ногами похрустывал ледок, воздух был пропитан какой-то особой, предвесенней свежестью.

Баргут открыл двери сеновала. В нос ударил терпкий запах гнилого сена. Плохое сено осталось — одонья, прелые, слежавшиеся пласты. Васька быстро набросал корм коровам и пошел в конюшню. Увидев его, лошади повернули головы, рыжий жеребчик тихо заржал. Баргут погладил его по спине.

— Бедненький мой! Не скусно? Что же я сделаю? Доброго сена нету, хозяин не дает, к весне бережет.

Васька печально вздохнул и направился к выходу. Во дворе остановился, прислушался. Хозяева, видимо, спали… Он воровато оглянулся и побежал к амбару. Из щели в углу достал большой ржавый согнутый гвоздь и вставил его в скважину замка. Запоры у Савостьянова амбара были прочные, железным ломом не откроешь. Но Баргут раз, другой повернул в замке гвоздь — и двери раскрылись.

Васька шмыгнул в амбар, вскоре появился с мешком овса на плечах. Так же быстро закрыв замок, унес мешок в конюшню, высыпал в кормушки лошадям. Узнает про это Савостьян — беды не миновать. Своеволья он не потерпит…