Последнее отступление

— Чего надо? Зачем понадобились?

Савостьян старался держаться на короткой ноге, но взгляд его был насторожен, выжидающ.

— Мы вас долго держать не будем, — сказал Клим, протянул список уставщику. — Возьми эту бумагу, Лука Осипович, и спрячь за божницу. Храни ее пуще святого писания.

— Для чего мне ваша бесовская грамота?

— Возьми, — Павел Сидорович насупил брови. — В этом списке те, кому придется своим добром расплачиваться, если сгорит дом Тимофея или случится что другое.

— С какой такой стати? — Савостьян глянул через плечо уставщика на список. — Других глупостев не могли выдумать?

— Ты от этой глупости станешь смирней теленка! Понятно тебе? — резко оборвал его Клим. — Придумали тоже, огнем пугать. Еще раз попробуйте. Мы даже тушить не станем. Не дом Тимохи будет гореть, а твоя телочка, Лука Осипович, твои конюшни, Савостьян. За все до последней палки и тряпки с вас сдерем.

— Вот вы как? — Савостьян с откровенной злобой посмотрел на Павла Сидоровича. — Твои придумки?

Выдержав его взгляд, Павел Сидорович с язвительной усмешкой ответил:

— Советская власть — она зубастая, Савостьян.

2

Недели через три после крещения ударила вдруг ростепель. По колеям дорог поползли мутные ручьи, в низинах заблестели лужи. Подставив теплому солнцу бока, у заборов целыми днями грелись коровы, сонно пережевывая жвачку, а на резных наличниках окон весело чирикали воробьи, ворковали голуби.

Казалось, зима ушла невозвратно. Но с севера, через Тугнуйский хребет переползли отягощенные снегом облака, и в мутную воду луж, на плешинки проталин, на поля и крыши домов повалились мокрые хлопья. К вечеру похолодало, подул ветер, и задымилась на улицах поземка.

Захар стоял за сараем, в затишье, прислушивался к шороху ветра, ловил на раскрытую ладонь отвердевшие снежинки. Снег — это хорошо: земля насытится влагой, урожай, господь даст, добрый уродится, отдохнет малость народ, наестся досыта и станет добрее, и кутерьма, какая поднимается, затихнет.

Раздумывая о подступающей весне, об урожае, он подбросил лошади сена, потрепал ее рукавицей по шее. Лошадь подхватывала вислыми губами пахучую траву, вкусно похрустывала. Добрая еще лошадь, не изработанная, жалко — одна. Будь две таких, сколько земли поднять можно! Артем что-то примолк. Послал весточку с учителевой дочкой, и с тех пор ни слуху ни духу.

В последнее время он только о том и думал, как добыть коня на время весеннего сева. Без второго коня хозяйство не поднять. На Артемку, по всему видно, надеяться нечего. Наверно, что заробит, то и проест. Да еще, упаси бог, заведет ухажерку, фитюльку какую-нибудь городскую…

Кто-то постучал в ворота. Поставив вилы в угол, Захар вышел во двор. Над воротами возвышалась голова Базара в лохматом малахае.

— Эге-ге! Здравствуй-ка, хозяин! — весело крикнул пастух, и в улыбке сверкнули его белые зубы.

— А, тала! — обрадовался Захар. — Давай заезжай. — Он торопливо раскрыл ворота, и Базар, покачиваясь в седле, въехал во двор. Захар взял из его рук повод, привязал вспотевшую лошадь к предамбарнику.

— Пусть-ка подсохнет, потом дадим ей сена. Пошли в избу. Как здоровье твоего батюшки-то?

— Здоровье батьки хорошо. Большой поклон передавать тебе велел.

Дома Захар сказал Варваре:

— Вот это и есть тот самый Базар, о котором я говорил. Видишь какой — орел прямо. А ты садись, Базар, садись. Да раздевайся, у нас тепло, не то что в юрте. Сейчас будем пить чай, разговаривать.

Базар неловко присел на табуретку. Он чувствовал себя на ней, как гусь на ветке дерева. Узкими глазами внимательно осмотрел дом, восхищенно щелкнул языком:

— Хорошо живешь. Окошки большие, солнышка много. Хорошо!

— Ну где там хорошо! — возразил Захар. — Против юрты, конечно, но наш дом хуже многих в деревне.

— Э, наша юрта совсем худая. А пастухи тоже хотят жить в доме с большими окнами.

— А чего же не живете? Стройте и живите на здоровье.

— У нас только Еши да Цыдыпка могут дома себе строить. А мы нет… У пастухов даже юрты чужие. Пастухов при царе обижали, другая власть пришла — обижали, Советская власть пришла — тоже обижать стала. Зачем обижает Советская власть?

В голосе парня горечь, узкие глаза вопрошающе смотрят на Захара. И Захар, не выдержав его взгляда, отвернулся, неуверенно и глухо сказал, скорее даже спросил:

— Не может этого быть…

— Не может, говоришь? Ай-ай, мне не веришь. Базар никогда не брехал! Базар честный человек. Советская власть тоже плохая власть, как собака у кошки последний кусок мяса хватает.

— Что-то я не пойму тебя. Вы когда поставили у себя Советскую власть? — спросил Захар.

— У нас Еши — Советская власть, Цыдып — тоже Советская власть. Налог большой берут, говорят, русские требуют.

— Тут что-то не то. Не может так Советская власть… Вообще-то надо к учителю, к Павлу Сидоровичу, сходить. Он растолкует все, как надо. А я человек маленький, — Захар беспомощно развел руками. — Давай, Варвара, ставь пока самовар.

Накормив Базара, он повел его к учителю. Павел Сидорович был дома. У него сидел Клим Перепелка.

— Вот жаловаться на Советскую власть приехал, — Захар кивнул на парня…

— Чего? — хмуро переспросил Клим.