Последнее искушение Христа

— Братья? — насмешливо переспросил Креститель. — Ты считаешь, любовь — путь Господа? Гляди… — И вытянув свою костлявую волосатую руку, он указал на Мертвое море, от которого чудилось зловоние, словно от разлагающегося трупа. — Видел ли ты двух блудниц — Содом и Гоморру — на его дне? Разгневавшийся Господь наслал огонь, потом суша обратилась в море, и оно поглотило Содом и Гоморру. Вот путь Господа — следуй ему. Что сказано в пророчествах? «В этот день деревья истекут кровью, всколыхнутся камни домов и поглотят своих владельцев!» День Господа грядет! Я первым возвестил это. Я закричал и, приняв секиру Господа, ударил в корень мира. Я взывал к тебе, и ты пришел. Теперь я уйду, — и он схватил Иисуса за руки, словно передавая ему секиру.

Иисус испуганно отпрянул.

— Прошу тебя, подожди. Не спеши. Я пойду в пустыню говорить с Господом — там его голос звучит яснее.

— Как и голос Искушения. Берегись — сатана ждет тебя, и все войско его наготове. Он хорошо знает, что от тебя зависят жизнь его и смерть. Он обратит против тебя всю свою силу, все обольщение. Берегись — пустыня сочится сладкими голосами и смертью.

— Ни сладкие голоса, ни смерть не обманут меня, друг мой. Верь мне.

— Верю. Горе мне, если б я не поверил. Ступай говорить с сатаной, ступай говорить с Господом и выбирай. Если ты Тот, кого я ждал, Господь уже выбрал тебе предназначение, и избежать его не удастся. А если нет, то что мне за дело, когда ты погибнешь? Иди же и посмотри. Но торопись — мир нельзя оставить сиротой.

— Голубь, слетевший с небес, когда ты меня крестил, — что он сказал?

— То был не голубь. Настанет день, и ты узнаешь, что он сказал. А пока пусть его слова висят как меч над твоей головой.

Иисус поднялся и протянул руку.

— Прощай, возлюбленный Предтеча, — голос его дрожал, — прощай, быть может, навсегда.

Креститель припал устами к устам Иисуса, опалив их огнем, будто и вправду его губы были одним горящим углем.

— Тебе я вверяю свою душу, — промолвил он, крепко сжимая нежную руку Иисуса. — И если ты и вправду Тот, кого я ждал, выслушай мои последние наставления, ибо я думаю, мы никогда более не увидимся на этой земле, никогда.

— Я слушаю тебя, — вздрогнув, прошептал Иисус. — Какие наставления?

— Перемени свое лицо, укрепи руки, закали сердце. Путь твой тяжел. Я вижу кровь и тернии на твоем челе. Мужайся, брат мой и учитель! Два пути лежат перед тобой: гладкий путь человека и тернистый путь Господа. Выбери тот, что круче. Прощай! И не терзай свою душу расставанием. Твое предназначение не рыдать, но бороться! Бороться! И да будет крепка твоя рука! Такова твоя стезя. Но не забывай, что оба пути — Господни. Но сначала родился огонь, и лишь затем любовь. Так начнем же с огня. Ступай!

Солнце поднялось уже высоко. Прибывающие из Аравийской пустыни караваны доставили новых паломников в ярких тюрбанах на выбритых головах. У одних на шеях висели крестообразные талисманы из рога, у других — бронзовые изображения крутобедрых богинь, у третьих — ожерелья из зубов поверженных врагов, — эти дикие звери Востока тоже хотели креститься. При виде их Иоанн издал пронзительный крик и ринулся вниз. Верблюды опустились на колени в ил Иордана, и зазвучал безжалостный глас пустыни: «Кайтесь! Кайтесь! День Господа грядет!»

Тем временем Иисус, отыскав своих спутников, застал их сидящими на берегу в подавленном молчании. Вот уже три дня и три ночи, как он не появлялся, — три дня и три ночи Иоанн, бросив крестить, беседовал с ним. Он говорил и говорил, а Иисус слушал, склонив голову. И что Креститель говорил ему? И почему один был столь яростен, а другой печален? Иуда ходил взад и вперед, а с наступлением ночи тайком приблизился к пещере. Они беседовали, сидя плечом к плечу. И как ни напрягал свой слух Иуда, ничего, кроме бормотания, журчащего, словно вода, не мог расслышать. Один говорил, другой внимал, заполняясь до краев, словно пустой кувшин водой. В отчаянии рыжебородый скользнул вниз и снова принялся мерить шагами берег.

— Позор на мою голову, позор, — рычал он. — Позволить им решать судьбу Израиля без меня. Креститель должен был довериться мне, мне в руки отдать секиру. Лишь я чувствую боль Израиля. Я бы управился с секирой в отличие от этого ясновидящего. Он бесстыдно провозглашает, что все мы братья, виновные и невиновные, израильтяне и римляне с греками, черт бы их побрал!

Не в силах видеть своих спутников, он устроился на ночлег в стороне от них, у подножия скалы. Но заснул лишь на мгновение — ему снился Креститель, до его слуха доносились разрозненные слова: «Огонь! Содом и Гоморра! Руби!» И вскоре Иуда снова вскочил — вокруг стояла тишина, лишь голоса ночных птиц, вой шакалов да шорох камышей на берегу Иордана. Он спустился к реке и окунул в воду свою разгоряченную голову.

— Спустится он когда-нибудь или нет? — сказал Иуда. — Спустится, и уж тогда я все выведаю, захочет он этого или нет.