Последнее искушение Христа

Он вспомнил, как однажды накануне субботы он вымылся, надел чистую одежду, и тут-то искушение и схватило его за руку. Так рука об руку с бесом-искусителем он и отправился в Магдалу прямиком к Магдалине — да благословит ее Господь! Дело было зимой, работы было мало, и он пробыл у нее всю субботу. Он удовлетворенно улыбнулся. Можно сказать — большой грех, и вправду большой, но мы возлагаем свои надежды на Господа, а Господь милостив. Всю свою жизнь тихий, бедный, запуганный, неженатый Нафанаил просидел на скамеечке на перекрестке, делая деревянные башмаки односельчанам и сандалии на толстой подошве для пастухов. Что это за жизнь? И лишь раз в жизни, лишь в один бесценный ее миг он бросил все и насладился, как это положено мужчине, — хоть это и было в субботу! Господь поймет и простит…

— Неприятности, неприятности, — ворчал старый Зеведей. — Почему эти люди всегда должны скапливаться у меня во дворе? Сначала пророки, потом шлюхи, а теперь еще и Варавва — это уж слишком! А вы работайте! — повернулся он к давильщикам. — Давите виноград.

В доме же, при этих новостях, женщины переглянулись и, не говоря ни слова, опустили головы. Иуда бросил свой молоток, подошел к дверям и прислонился к косяку. Он все слышал, и все запечатлелось в его голове. До него донеслись голоса, и он увидел вдалеке облако пыли. Бежали мужчины, визжали женщины: «Лови ее! Лови!» — и прежде чем давильщики успели спрыгнуть с пресса или старый жмот слезть со своего возвышения, во двор, обессиленная и растерзанная, ворвалась Магдалина.

— Помогите! — прокричала она, вбежала в дом и упала к ногам старой Саломеи. — Помогите! Они идут!

Саломея, сжалившись над бедной грешницей, встала, закрыла окно и велела сыну задвинуть засов на двери.

— Садись на пол, — сказала она Магдалине. — Прячься!

Склонившись, Мария, жена Иосифа, вглядывалась в эту заблудшую овцу со смешанным чувством ужаса и сострадания. Лишь честные женщины знают, как горька и призрачна их честность, и ей было жаль Магдалину. Но в то же время грешное тело блудницы казалось ей диким зверем, грязным, зловещим и опасным. Это был тот самый зверь, который чуть не похитил ее сына, когда ему минуло двадцать, но тогда Иисус избежал соблазна. «Да, от этой женщины он спасся, — со вздохом подумала Мария, — а вот от Бога…»

— Что ты плачешь, дитя мое? — Саломея опустила свою руку на пылающую голову Магдалины.

— Я не хочу умирать, — ответила та. — Жизнь так хороша. Я не хочу умирать.

Мария, жена Иосифа, тоже протянула к ней руку — в ее душе не осталось ни страха, ни презрения к ней.

— Не бойся, Мария, — прикоснулась она к ней. — Господь защитит тебя, ты не умрешь.

— Откуда ты знаешь, Мария? — спросила Магдалина, и глаза ее блеснули.

— Господь дает нам время, Магдалина, время на покаяние, — уверенно ответила мать Иисуса.

В то время как женщины беседовали, обретая единство перед лицом своих страданий, крики на виноградниках: «Идут! Идут! Вот они!» — становились все громче. И не успел Зеведей пошевелиться, как в воротах показались огромные потные мужчины, и через порог переступил разгоряченный Варавва.

— Эй, Зеведей, — заорал он, — именем Бога Израиля мы все равно войдем — разрешишь ты нам или нет!

И прежде чем хозяин успел открыть рот, одним ударом Варавва снес дверь дома с петель и схватил Магдалину за волосы.

— Выходи, шлюха! Выходи! — заревел он, вытаскивая ее во двор. К этому времени подоспели и жители Магдалы и, схватив ее, потащили к озеру под взрывы хохота и улюлюканье. Подойдя к берегу, они бросили ее в яму и разошлись собирать камни в свои передники и хитоны.

Саломея, несмотря на мучившие ее боли, встала со своего ложа и отправилась во двор отчитать мужа.

— Постыдись! — закричала она ему. — Ты позволяешь разбойникам врываться в твой дом и похищать женщину прямо из твоих рук, женщину, которая ищет у тебя защиты, — она обернулась к Иакову, который в нерешительности стоял посередине двора: — А ты, ты идешь по стопам своего отца! Стыдно! Неужели ты никогда не исправишься? Неужели ты тоже хочешь сделать своим богом богатство? Иди, беги! Беги и защити женщину, на которую накинулась вся деревня! Вся деревня! Да устыдятся они сами себя!

— Успокойся, мама, я иду, — ответил Иаков, который не боялся никого на свете, кроме собственной матери. Каждый раз, когда она гневно обрушивалась на него, он чувствовал, как его обуревает ужас, потому что этот дикий жестокий голос не принадлежал матери — это был древний, огрубевший в пустыне глас народа Израиля.

Иаков кивнул своим напарникам — Филиппу и Нафанаилу:

— Идемте! — Он бросил взгляд на гору бочек, надеясь увидеть Иуду, но тот исчез.

— Я тоже пойду, — раздраженно вставил Зеведей, боясь оставаться с женой с глазу на глаз. Нагнувшись, он поднял свой посох и вышел за сыном.