Последнее искушение Христа

Сегодня впервые Матфей ясно понял, с чего начать и как описать жизнь и время Иисуса. Прежде всего, где он родился, кто были его родители и предки до четырнадцатого колена. Он родился в Назарете от бедных родителей — плотника Иосифа и Марии, дочери Иоахима и Анны… Матфей взял перо и молча взмолился Господу, чтобы тот просветил его и дал сил. Но стоило ему начать выводить первые слова своим красивым почерком, как пальцы его словно одеревенели. Ангел схватил его за руку, он услышал над головой мощное трепетанье крыльев и трубный глас: «Не „сын Иосифа“! Что сказано у пророка Исайи: „Се, Дева во чреве принесет и родит сына“. Пиши: „Рождество Иисуса Христа было так: по обручении матери его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что она имеет во чреве от Духа Святого…“ Слышишь ли? Так и пиши. И не в Назарете он был рожден, не в Назарете. Вспомни пророка Михея: „И ты, Вифлеем, мал ли ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле и Которого происхождение из начала, от дней вечных“. Потому Иисус родился в Вифлееме… Ну, что ты остановился? Я освободил твою руку. Пиши!»

Но Матфея охватило негодование и, повернувшись к невидимым крыльям справа от себя, он ответил раздраженно, но тихо, чтобы не разбудить спящих учеников:

— Это неправда! Я не хочу это писать! Я не буду!

В ответ ему некто рассмеялся.

— Ты, пригоршня праха, что ты знаешь о правде? У правды есть семь смыслов. И высший из них — правда Господа, которая ничем не походит на правду человеческую. И это правда, Матфей-евангелист, что я диктую тебе… Пиши: «Пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: „Где родившийся царь Иудейский?..“»

Пот выступил на лбу Матфея.

— Я не буду писать! Не буду! — закричал он, но рука его сама уже бежала по странице.

Иисус, услышав сквозь сон мучения Матфея, открыл глаза. Тот сидел, склонившись под лампадой, и прерывисто дышал, а скрипящее перо с бешеной скоростью летело по листу, и казалось, вот-вот сломается.

— Матфей, брат мой, — тихо промолвил Иисус, — что ты стонешь? Кто это над тобой?

— Не спрашивай меня, рабби, — ответил Матфей, перо которого все так же неслось по папирусу. — Я спешу. Ложись спать.

Чувствуя, что Дух Божий овладел Матфеем, Иисус закрыл глаза, чтобы не мешать ему.

ГЛАВА 24

Летели дни и ночи. Луна рождалась и умирала, и нарождалась новая. Холод, дождь, огонь очага — священные бдения в доме старой Саломеи… После трудового дня бедняки и печальники Капернаума собирались у нее по вечерам, чтобы послушать нового утешителя. Бедными и разочарованными приходили они сюда, богатыми и обнадеженными возвращались в свои лачуги. Он раздавал им лодки, виноградники и радости, но не здесь, а на небесах; объяснял, сколь непреходящи они там. Сердца несчастных наполнялись терпением и надеждой. Даже непримиримый дух Зеведея был укрощен. Понемногу слова Иисуса проникали и в него, опьяняя его рассудок. Этот мир истончался, зато над его головой созидался новый, вечный. И в этом странном новом мире он, Зеведей, его сыновья, жена Саломея и даже пять его лодок и полные сундуки будут жить вечно. Поэтому лучше не ворчать на то, что день и ночь у него в доме незваные гости. Все придет, будет вознаграждение.

В разгар зимы наступили солнечные тихие дни. Солнце сияло, согревая обнаженное тело земли, и даже обмануло миндальное дерево в середине двора Зеведея, — решив, что пришла весна, оно вдруг выпустило почки. Зимородки, дождавшись этих теплых благодатных дней, начали откладывать яйца в скалах — в отличие от остальных Божьих птиц, они выводили потомство в середине зимы. И Господь, сжалившись над ними, позволил солнцу сиять несколько дней зимой. Теперь, ликуя, эти морские соловьи носились над Генисаретом, вознося хвалы Господу за то, что Тот снова выполнил свой обет.

А оставшиеся ученики в эти радостные дни разошлись по берегу и близлежащим деревням, чтобы тоже попробовать свои крылья. Филипп и Нафанаил отправились к своим друзьям пастухам и крестьянам возвестить им слово Господа. Андрей и Фома пошли к озеру беседовать с рыбаками. Угрюмый Иуда один направился в горы, чтобы успокоить свой гнев. Многое нравилось ему в поведении учителя, но было и такое, что он просто не мог перенести. То устами Иисуса говорил яростный Креститель, а то вдруг из них вырывалось блеяние сына плотника: «Любовь! Любовь!..» Какая любовь, лунатик? Кого любить? Мир болен гангреной и нуждается в операции — так считал Иуда!

В доме остался один Матфей. Ему не хотелось покидать учителя — вдруг он тогда что-нибудь пропустит, вдруг учитель совершит какое-нибудь чудо, Матфей должен видеть это собственными глазами, чтобы потом все правильно описать. Да и куда он может пойти, с кем говорить? Никто и близко его не подпустит к себе из-за того, что когда-то он был грязным мытарем.