Последнее искушение Христа

Очаг горел, и перед огнем, скрестив ноги, сидели около десятка мужчин и две женщины. Одну из них он узнал — это была старая Саломея. Вторая была молодая. Где-то он ее уже видел, но не мог вспомнить где. В доме царил полумрак. Он увидел и своих сыновей, Петра и Андрея, когда они обернулись на мгновение и огонь осветил их лица. Никто не слышал, как Иона вошел, — все внимательно слушали человека, сидевшего перед ними. Что он говорил? Старый Иона замер и прислушался. То и дело до него долетали слова: «справедливость», «Бог», «Царствие Небесное». Одно и то же из года в год! Как ему все это надоело. Вместо того чтобы рассказать, как ловить рыбу, чинить парус, смолить лодку, или научить, как справляться с холодом, сыростью, голодом, они сидели здесь и опять болтали о Царствии Небесном! Черт побери, неужели у них нет дел на земле и на воде? Старый Иона рассердился и, чтобы привлечь к себе внимание, начал кашлять. Но никто не обернулся. Он поднял свою огромную ногу и с грохотом топнул по полу башмаком — все впустую. Они не сводили глаз с бледного проповедника.

Лишь старая Саломея обернулась, но и та не обратила на него никакого внимания. Тогда Иона подошел ближе и уселся перед огнем за спинами своих сыновей. Протянув свою лапу, он схватил Петра за плечо и потряс его. Петр повернул голову, увидел отца и прижал палец к губам в знак молчания, словно это был и не Иона, не его родной отец, которого он не видел уже много месяцев. Горе охватило Иону, но потом оно уступило место гневу, и он принялся стаскивать с ноги башмак (который, кстати, начал уже жать ему), чтобы запустить им в лицо проповедника, заставить того замолчать и наконец поговорить с собственными детьми. Иона уже снял второй и лишь ждал подходящего момента, когда сзади вдруг на его плечо опустилась чья-то рука. Обернувшись, он увидел старого Зеведея.

— Вставай, Иона, — прошептал тот ему на ухо. — Идем, мне надо тебе кое-что сказать.

Старый рыбак взял обувь под мышку и последовал за Зеведеем. Они вошли во внутреннюю комнату и уселись на сундук Саломеи.

— Иона, — запинаясь, начал Зеведей — он уже сильно выпил, пытаясь заглушить свой гнев, — Иона, мой закадычный друг, у тебя было двое сыновей — можешь забыть об этом. У меня тоже была пара сыновей, и я вычеркнул их из своей памяти. Похоже, их истинный отец — Господь, так что уж тут соваться? Они смотрят на нас так, словно видят впервые… Это конец света, мой бедный Иона! Сначала я тоже сердился. Хотелось схватить гарпун и разогнать их всех. Но потом я понял, что выхода нет, и залез обратно в свою скорлупу. Да и моя жена с ними спелась. Знаешь, она впадает в старческое слабоумие. Так что — цыц, Зеведей! Цыц, Иона! Вот это я и хотел тебе сказать. Какой толк обманывать себя? Ясно как Божий день: мы проиграли!

Иона снова надел башмаки и завернулся в плащ. Потом бросил взгляд на Зеведея — не скажет ли тот еще чего. Но он молчал. Иона, открыв дверь, взглянул на небо, потом на землю: непогода, холод, дождь…

— Мы проиграли, — прошептал он, — мы проиграли! — и, меся грязь, направился к своей хижине.

В то время как Иона удалялся, горестно вздыхая, сын Марии протянул руки к огню, словно молясь Духу Господню, который таился в пламени и дарил людям тепло. Сердце его раскрылось, и, обратив вперед ладони, он заговорил:

— Не думайте, что я пришел нарушить Закон или установления пророков. Не уничтожать старые заповеди пришел я, но расширить их. Вы знаете, что записано на Моисеевых скрижалях: «Не убий». А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, поднимающий руку на него, отвечающий ему недобрым словом, будет низвержен в геенну огненную! Вы знаете, что записано на Моисеевых скрижалях: «Не прелюбодействуй». А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. Одного лишь нечистого взгляда довольно, чтобы свести развратника в геенну… Вы знаете, что сказано: «Чти отца своего». Но я говорю: «Не замыкай сердца своего на доме родителей твоих». Пусть оно войдет во все дома, обнимет весь Израиль, от горы Гермон до пустыни Идумеи, и даже дальше — с востока на запад всю вселенную. Отец наш — Господь, мать наша — Земля. Мы наполовину плоть, наполовину Дух небесный. Чтите же своих родителей — Землю и Небеса.

— Тяжелы твои слова, рабби, — вздохнула старая Саломея, — тяжелы они для сердца матери.

— Слово Господа всегда тяжело, — ответил Иисус.

— Бери моих сыновей, — скрестив руки, сказала мать, — бери их, они твои.

Иисус услышал сказанное осиротевшей матерью и почувствовал, что все сыновья и дочери Земли вручены ему. На память ему пришел черный козел отпущения, виденный им в пустыне, — на шее которого висели записи всех грехов человечества. Молча он склонился к старой Саломее, словно говоря: «Нет, женщина, не в пустыню я поведу твоих детей, а к Господу, к спасению».

Он подбросил в очаг прутья виноградной лозы, и огонь взметнулся выше. Долго Иисус смотрел, как пламя, шипя, пожирает ветви, а потом снова обратился к слушавшим.