Последнее искушение Христа

Скромный прадедовский Ковчег, пронесенный кочевыми предками через пустыню, а теперь пребывающий внутри Храма, причалил здесь к вершине Сиона, пустил корни, разросся, облачился в кипарисовое дерево, золото и мрамор и стал Храмом. Дикий бог пустыни поначалу не соизволял войти в дом и обосноваться там, но благоухание кипарисового дерева, воскурении и дыма, идущего от сжигаемых жертв, настолько понравилось ему, что в один прекрасный день он решился и вошел.

Вот уже два месяца со дня своего прихода из Капернаума Иисус ежедневно стоял перед Храмом, созерцая его. Каждый день он смотрел на него так, словно видел в первый раз, словно каждый раз поутру ожидал увидеть его повергнутым, чтобы ступить на него стопами своими и пройти чрез него. Он больше не желал и не боялся Храма. Он уже низвергнул Храм в сердце своем. Однажды, когда почтенный раввин спросил его, почему он не войдет в Храм совершить поклонение, Иисус вскинул голову и ответил:

– Годами кружил я вокруг Храма, а теперь Храм кружится вокруг меня.

– Великое слово изрек ты, Иисусе, – ответил раввин, втягивая старческую голову в плечи. – Не страшно тебе?

– Когда уста мои произносят «я», говорит не это тело, которое есть прах, – сказал Иисус. – Говорит не Сын Марии, который тоже есть прах, обладающий всего лишь малой искрой огня. Когда уста мои произносят «я», почтенный раввин, это значит «Бог».

– Это богохульство еще страшнее! – воскликнул раввин, закрывая лицо руками.

– Не забывай, что я – Святой Богохульник, – ответил Иисус и засмеялся.

Однажды, когда он увидел, как ученики разглядывают горделивое строение, разинув от восхищения рты, гнев охватил его.

– Восхищаетесь Храмом? – едко спросил он. – Сколько лет ушло на его сооружение? Двадцать лет, а трудилось при этом десять тысяч человек. Я же ниспровергну его в три дня: посмотрите на него хорошенько в последний раз и проститесь с ним, ибо камня на камне здесь не останется!

Ученики отпрянули в страхе: может быть, и вправду Учитель повредился рассудком? В последнее время он стал вдруг резким и странным. И упрямым. Он стал вести себя чудаковато и противоречиво. Лицо его то сияло солнцем, несущим всюду день при восходе своем, то покрывалось тенью, а глаза его были полны отчаяния.

– И тебе не жаль его, Учитель? – осмелился спросить Иоанн.

– Чего?

– Храма. Ведь ты хочешь ниспровергнуть его.

– Чтобы воздвигнуть новый. В три дня я воздвигну новый. Но прежде этот должен освободить мне место.

В руках у него был подаренный Филиппом пастуший посох, и он ударил им по каменным плитам. Лицо его дышало гневом. Он смотрел на фарисеев, которые брели, спотыкаясь, и ранили себе тела, наталкиваясь на стены, словно ослепленные чрезмерным сиянием Божьим.

– Лицемеры! – кричал им Иисус. – Если Бог возьмет нож и рассечет сердца ваши, змеи, скорпионы да нечистоты низринутся оттуда!

Фарисеи слушали его, приходили в ярость и тайком порешили забить землей бесстрашные уста.

Почтенный раввин прикрывал рот Иисусу ладонью, призывая его к молчанию.

– Ты что смерть на себя накликаешь?! – воскликнул он как-то, обращаясь к Иисусу, и глаза его наполнились слезами. – Разве ты не знаешь, что фарисеи-книжники то и дело ходят к Пилату, требуя тебе смерти?

– Знаю, старче, знаю, – отвечал Иисус: – Но я знаю и иное… Иное…

Он приказывал Фоме трубить в трубу, поднимался на свое обычное место, площадку у портика Соломона, и снова принимался возглашать оттуда:

– Пришел, пришел День Господень!

Он взывал каждый день, с раннего утра и да захода солнца, заставляя небеса разверзнуться и низринуть вниз пламя, ибо знал, что голос человеческий обладает всемогущей силой заклинания: достаточно воззвать к огню или к прохладе, к аду или к Раю: «Приди!» – и те явятся на зов. Так и он взывал к Огню, который должен очистить мир, который должен открыть путь Любви, ибо стопам Любви всегда любо ступать по пеплу…

– Учитель, – как-то спросил его Андрей, – почему ты больше не смеешься, не радуешься, как прежде? Почему ты становишься все суровей?

Иисус не ответил. Да и что мог он ответить? Разве доброе сердце Андрея было способно понять его?

«Этот мир нужно выкорчевать с корнем и взрастить новый нужно низвергнуть старый Закон – и я низвергну его! Новый Закон нужно высечь на плитах сердца – и я высеку его? Я сделаю Закон более просторным, дабы смог объять он врагов и друзей, иудеев и идолопоклонников, дабы восторжествовали десять заповедей! Для этого и пришел я в Иерусалим. Здесь разверзнутся небеса. Что снизойдет с неба? Великое чудо или смерть? То, чего желает Бог. Я готов и вознестись на небо и низвергнуться в ад. Решай же, Господи!»

Близилась Пасха. Необычайная весенняя доброта излилась на суровый лик Иудеи. Всюду на открылись пути, по которым прибывали паломники со всех четырех концов еврейского мира. Террасы Храма гудели, наполняясь смрадом приносимых в жертву животных, навоза и людей.