После всех этих лет

— Я имею в виду Картера Тиллотсона. Что он сказал тебе, зачем он звонил Рику в тот последний день. Что-то о дооперационных исследованиях? Не сочинял ли он это по ходу разговора?

— Не знаю. Он заикался, но, кажется, он был ошарашен, что мне известно об этом звонке. Да, еще к его виску был приставлен «пистолет», который явно не способствовал спокойной беседе, — я прикусила нижнюю губу — Я скажу тебе одну вещь, которая показалась мне очень странной. Это было в тот день, когда Картер пришел со Стефани выразить соболезнования. Он был таким, как обычно, но каким-то опустившимся, что ли, хотя это слово и не подходит ему — он высокий, симпатичный, врач к тому же — но в тот день он был явно не в себе.

— Так. Ты сказала, что он буквально утащил свою жену, крикнув, чтобы ты больше не появлялась у них в доме?

Я кивнула.

Такое поведение вполне объяснимо, если он, действительно, считал тебя психически ненормальной, способной совершить еще одно убийство. Но если он так думал то, почему же он зашел к тебе в числе первых?

Думаю, что Стефани уговорила его.

Тогда почему он не повел себя, как джентльмен?

Вот этого-то я и не моту понять. Казалось, он слабеет прямо на глазах, а потом его всего как-то скрючило.

— Давай мысленно вернемся туда. В какой момент с ним стало совсем плохо?

Я не могла сказать с уверенностью:

Может, когда Стефани начала предлагать мне свою помощь в выборе адвоката?

Теперь слушай меня, Рози. Я встречался с этим человеком. Он все время старается, чтобы преуспеть, просто лезет из кожи вон: коктейли, небольшие ужины, благотворительные вечера. Он хочет стать всеобщим любимцем — и преуспел в этом. Все подруги моей жены ходят к нему. Среди его пациенток есть и такие, с которыми была бы рада подружиться и моя жена, чтобы вместе ходить к нему на приемы. И уж моя жена сделает все, чтобы оказать ему поддержку. По-моему, я не перекинулся с ним и парой слов, но он не произвел на меня впечатления человека, легко возбудимого. Он совсем не из тех, кто, пытаясь подавить свои эмоции, вдруг взрывается.

Я повторяю: он был такой — опустошенный.

Не знаю, как это назвать, но, по крайней мере, с того дня он проявлял повышенный интерес ко всему, что касалось тебя. И ваша последняя встреча не заставит его сказать: «О, Господи! С этой Рози так легко!»

Том дважды глубоко вздохнул. Он продумывал какое-то объяснение, которое должно было расставить все точки над «и».

Я знаю, что не могу сказать тебе, что нужно делать, но я надеюсь, что ты будешь держаться от него подальше. Либо он очень опасен, либо убежден, что ты очень опасна. Он сейчас на грани. И невозможно предугадать, что он может предпринять.

Я знаю.

И я знала. Я действительно знала.

Том подошел к своему столу, снял телефонную трубку и объяснил своей секретарше, тут же и придумав, почему должен был рано, до семи утра, появиться в офисе со своей невесткой Мардж, из Сиэтла, женой брата Джо. Ясно, что секретарша была в курсе его бесконечно длившейся эпопеи с Джо Дрисколлом.

— Не принесете ли кофе? — попросил ее Том и, понизив голос, добавил. — Отмените все мои встречи на сегодня.

Таким образом он дал ей понять, что в какую бы еще историю не впутался Джо, это требовало его немедленного вмешательства. Мне было неприятно, что его брат стал таким несносным. Я, помнила его милым мальчиком с мечтательными глазами.

Чуть позже вошла секретарша. Она производила впечатление очень въедливой особы, которая, казалось, считала, что нет ничего, достойного ее любви и одобрения. Она поставила на столик, накрытый льняной салфеткой поднос, фарфоровые чашки и спросила, не нужно ли еще, чего-нибудь мистеру Дрисколлу? Мне она бросила лишь «Доброе утро», старательно избегая смотреть мне в лицо, распухшее, как ей представлялось, от слез.

Великолепно: Том своей историей быстро развеял подозрения хотя бы у одного человека, кто мог бы задуматься над тем, почему он пришел так рано — и с таинственной посетительницей.

Том стал разливать кофе по чашкам, а я целиком погрузилась в свои мысли. В каком-то смысле у меня все хорошо получилось. Я узнала даже больше, чем я рассчитывала узнать. Но вместо того, чтобы сузить круг тех, кто мог убить Ричи Мейерса, все эти факты только усложнили дело и не давали никакого ответа.

— Рози, — я вздрогнула.

Я окунулась в свои мысли, совершенно забыв, что в комнате находился еще кто-то.

— А тебе кто-нибудь когда-нибудь звонил с угрозами?

— Что?

Помнишь, Джессика говорила, что ей несколько раз кто-то звонил?

Да, да, помню. Нет, меня никто не беспокоил.

Значит, он покинул не только тебя ради Джессики. Он покинул и еще одну женщину ради нее. И когда он это сделал… Может, она обезумела и…

А если он покинул ее ради Джессики, — перебила я его, — то она и должна быть той самой, кто был у него до Джессики. Это — Мэнди!

Может и Мэнди, — согласился он. — Но не слишком полагайся на это. Самое худшее, что ты сейчас можешь сделать, это сказать: «Ага, вот виновный!», отсекая все остальные варианты. Это может быть простым совпадением. Ну была у Рика адвокат по имени Мэнди, а Мэнди из Шорхэвена — это совершенно другой человек.