После Европы

В своих исследованиях протестных движений я пришел к сходным выводам. Зачарованным стихийностью и мечтающим о политике горизонтальных сетей новым социальным движениям, будь то Indignados, Occupy или любая другая инициатива против мер жесткой экономии в Европе, какое-то время удавалось демонстрировать протестный потенциал граждан. Но продолжительного политического эффекта они не имели. Анти-институциональная культура протестующих и отрицание ими любой из существующих идеологий обрекли их на неудачу. Можно начать революцию с твита, но нельзя твитнуть правительство к власти (даже Дональду Трампу понадобилась помощь аппарата Республиканской партии). Эти протестные движения запомнятся своими видео, но не манифестами; акциями, но не речами; теориями заговора, но не политическими памфлетами. Они – форма участия без представительства. Неслучайно две самые важные политические партии, вышедшие из молодежных протестных движений, СИРИЗА в Греции и «Подемос» в Испании, лишь отдаленно напоминают горизонталистские мечты протестующих. Обе имеют традиционную политическую организацию и своим успехом во многом обязаны популярности своих лидеров, Алексиса Ципраса и Пабло Иглесиаса.

В нашем распоряжении – лишь череда апорий. Протестующий гражданин хочет перемен, но осуждает любые формы политического представительства. Вооруженный представлениями об общественных переменах уровня рекламного проспекта из Кремниевой долины, он одобряет дестабилизацию и высмеивает политические программы. Он грезит о политическом сообществе, но отказывается следовать за кем-либо. Его не пугают стычки с полицией, но он боится довериться одной партии или политику. Мэри Калдор, исследователь новых европейских социальных движений из Лондонской школы экономики, отмечает, что хотя у этих движений есть транснациональная идентичность и протестующие из разных стран находятся в постоянном контакте, идея Европы и реальность Европейского союза почти начисто отсутствуют в их интересах и мечтах. Стихийность – вещь локальная.

Идея демократии без представительства практически исключает любую серьезную дискуссию о будущем ЕС. Единая Европа не может существовать без представительства. Но бескомпромиссный антиинституциональный этос молодых проевропейских активистов делает единую Европу невозможной. Еще тревожнее, что политическая мобилизация проевропейской молодежи породила партии вроде СИРИЗА и «Подемос», тесно связывающие идеи демократии и национального суверенитета. Однако поддержка проевропейской молодежи не исключает оппозиционность Брюсселю как основу легитимности. Имидж молодежных партий опасен по трем причинам. Во-первых, число молодых избирателей в Европе все сильнее сокращается. Во-вторых, даже если молодые люди увлечены политикой, они не привыкли ходить на выборы. И в-третьих, поддержка молодых избирателей внушает либеральным политикам мысль, будто все их сегодняшние проблемы умрут вместе со старшим поколением. Это глубокое заблуждение.

Парадокс Брюсселя

Бывший греческий министр финансов Йоргос Папаконстантину с горечью пишет в своих мемуарах:

Я – персона нон-грата в собственной стране, где многие винят меня в кризисе и в своих личных проблемах. Я был тем, кто, как только стихла музыка, включил свет и объявил конец вечеринки… В результате я годами жил словно под домашним арестом – уличные прогулки стали для меня опасным развлечением[66].

Папаконстантину не из тех коррумпированных греческих политиков, которые десятилетиями разворовывали страну. Он не богач, конвертировавший политическую власть в деньги. Он не принадлежит ни к одному из влиятельных греческих семейств, управляющих страной на протяжении века. Он – идеальный пример европейского меритократа, выходца из обычной семьи, получившего хорошее образование и поднявшегося по иерархии греческого общества. Место в правительстве Георгиоса Папандреу досталось ему не благодаря идеологическим воззрениям, а в силу компетентности и добросовестности.

Почему Папаконстантину и другие целеустремленные меритократы со всего континента вызывают такое раздражение в момент, когда мир особенно нуждается в их экспертизе и профессионализме? Почему люди, тяжким трудом обеспечивающие хорошее образование своим детям, отказываются доверять тем, кто это образование получил? Возможно ли, чтобы их, как выразился сторонник Брекзита Майкл Гоув, действительно «достали эксперты»?